* * *
Вечерело. В небе застыли высокие легкие облачка, и края их были подкрашены закатным багровым цветом. Дышалось легко. На сердце было покойно, словно не было смертельной схватки, полной жутких опасностей, за обладание царскими сокровищами.
В закатный час Соколов появился на пороге дома Топальцевой. В руках у него был букет роскошных роз.
Он пронзил нежное сердце вдовушки страстным взглядом. Не произнеся ни единого слова, он взял ее руку, поцеловал кисть, потом ямку под локтем, потом плечо, нежным поцелуем опалил губы. Женщину словно обдало горячей волной, закружило, опьянило неземным блаженством. Она затрепетала в сильных мужских руках, прижалась к его груди и почему-то заплакала, тихо содрогаясь от предчувствия счастья, которого никогда не было прежде и которого уже никогда не будет потом, после расставания…
* * *
Солнце клонилось к горизонту, но склон горы, на котором стоял домик Топальцевой, еще был ярко освещен. Соколов, словно желая осмотреть цветники и сад хозяйки, вышел с ней под ручку на прогулку. Входные двери противно заскрипели, и Соколов обратил на это внимание.
В эти редкие для обоих минуты, полные искренней нежности, они гуляли в садике, окружавшем дом. Соколов зорко обозревал окрестности. Сам дом, построенный в начале века, стоял на высоком фундаменте из бутовых камней. От заднего фасада вниз по склону угадывалась под дерном труба канализации. Невдалеке от ограды можно было заметить слегка потревоженный дренаж. Соколов понял: «Тут!»
Соколов усмехнулся: «Хромой вынул бетонную плиту, стоящую на канализационной траншее, и прямо на трубу, до которой может быть расстояние почти в метр, поставил ларец. И просто, и остроумно! А Бифштекс со своими подручными, не обладая инженерными познаниями, шарили в доме и возле него. Молодец наш русский человек!»
Соколов незаметно для хозяйки бросил на плиту носовой платок, а затем, словно заботливый хозяин, снял с петель уличные двери и смазал их машинным маслом. Двери теперь открывались бесшумно.
…Когда небосвод покрылся крупными звездами, порой бесшумно и стремительно скользившими вниз, они вдвоем, плечо к плечу, сидели на открытой террасе за самоваром, пили чай. Слов почти не произносили (Топальцева плохо знала немецкий, а Соколов еще не успел выучить великий язык Яна Амоса Каменского), и от этого создавалась особая прелесть молчаливой близости. Лишь в предвкушении новых любовных радостей прижимались друг к другу теплыми плечами и обменивались нежными взглядами. Но вот Власта Топальцева поднялась, потянула Соколова за собой в спальню.