— Почему «к счастью»?
Рошковский искренне сказал:
— Не приспособлен я для жизни в тюремной обстановке. Я в этой сибирской глухомани просто завял бы — не только душой, но и телом. Я люблю комфорт, красивых женщин, дорогие рестораны, а там — безграмотные конвоиры и толпы любопытных морд из местных. Кстати, у меня появился новый пациент. Ни за что не угадаешь кто — сам Керенский. Завтра приходит на повторный прием. Ну хватит обо мне. Расскажи, граф, о своих мытарствах…
— Это были не мытарства, а приключения, порой опасные, но всегда увлекательные. Куда спрятать этот мешок, чтобы матросы-анархисты, которые любят шмонать чужие дома, не нашли бы это добро?
— Нет ничего проще! — Рошковский подошел к книжному шкафу, вынул толстую книгу, нажал какую-то кнопочку, и шкаф, подобно двери на петле, повернулся. В простенке было большое пустое пространство, заполненное широкими полками. На них стояли столовое серебро, несколько старинных картин, еще что-то. — Давай мешок…
— Он тяжелый, позволь я сам его положу… Ох, наконец-то сегодня можно будет уснуть с легким сердцем и не дрожать, что какие-нибудь добрые люди мешок утащат.
— Пошли обедать в «Вену». Твой однофамилец Соколов кормит как в мирное время — вкусно, хотя и дорого. Но деньги у нас есть.
* * *
В «Вене» было как в прежние времена — уютно, покойно, сытно. Соколов съел любимое блюдо — рыбную солянку — и сказал:
— Я ломаю голову: под каким предлогом попасть в Тобольск?
Рошковский возразил:
— Но даже попав туда, добиться свидания с Николаем Александровичем будет очень трудно. Его охраняют свирепые латыши и прочие сознательные бойцы революции.
— Но можно пойти обычным российским путем — сунуть взятку.
— Путь верный, но только не в нашем случае: комендантом назначили некоего Панкратова. Мне Керенский рассказывал, что этот Панкратов — убежденный революционер, эсер, лет тринадцать просидевший в тюрьме. Он человек, видимо, не злой, но очень ограниченный. Такой горы бриллиантов не возьмет и будет цепным псом охранять доверенное ему сокровище — государя.
Вдруг Соколов расцвел: ему пришла в голову счастливая мысль. Веселым голосом он сказал:
— Вот что, дружок! Обратись с просьбой к своему новому пациенту — Керенскому, он тебе поможет получить разрешение на поездку к государю.
Рошковский выдавил из лимона сок на жирную устрицу, заглотнул ее, промыл горло крошечной рюмкой коньяку, блаженно зажмурил глаза. В этой позе он оставался больше минуты и наконец соизволил ответить:
— Нет, мой друг, ничего не выйдет. Во-первых, Керенский не захочет лишаться такого доктора, как я…