Утром Андрей вел себя прилично, не разводил теорию о равенстве, сводил гостя в школу (день был воскресный, занятий не было), жаловался на бедность, ибо она не дает возможности полностью отдаваться служению обществу, на невозможность отремонтировать здание, купить для библиотеки учебники и художественную литературу.
Соколов неосмотрительно сказал:
— Я дам вам деньги на школьные расходы! — Он полез в портмоне, да наличных оказалось недостаточно.
Соколов подумал: «Сделаю, пожалуй, первое доброе дело, облагодетельствую их школу! Пусть растят грамотных детишек».
Перед самым отъездом, на глазах обомлевших от бриллиантового блеска хозяев, Соколов влез в ларец, вынул из него аграф и передал хозяевам. Он сказал:
— Это очень дорогая вещь, царская, старинная. Не пытайтесь продать ее сразу — за такую штучку и убить могут, а уж обманут — это обязательно. Найдите добросовестного ювелира и по мере надобности с умом продавайте по камушку и тратьте деньги на школу и на детей из бедных семей. Этих денег вам хватит до конца жизни.
Супруги от волнения тряслись как в лихорадке, без конца кланялись и обещали до конца жизни Богу молиться за благополучие гостя.
Пришла пора отъезда. Андрей дал Соколову медвежью полость, а его самого жена Ирина, вдруг сделавшаяся ласковой, заботливо завернула в старое одеяло.
— Теплее так будет, а то уж ветер завернул ледяной!
При прощании Ирина опять низко кланялась Соколову, словчилась мокрыми губами поцеловать ему руку:
— Благодетель наш, уж как мы вас любим, прямо как отца родного.
Затем она прижалась губами к щеке мужа и что-то настойчиво шептала ему.
Тот согласно качал головой, кидал короткие взгляды на Соколова, пробурчал:
— Угу! Не дурак, понимаю. — Еще прежде он положил в сани охотничье ружье-одностволку.
* * *
Над миром висело угрюмое, тяжелое небо. Завернул резкий восточный ветер, выдувавший из одежды тепло. Зима была ранней, хотя перемежалась оттепелями. Дорога под снегом была покрыта тонкой коркой льда, и лошадка несла прытко.
Когда отъехали от деревни верст пятнадцать, не встречая ни деревень, ни людей, справа начался длинный овраг. Андрей стал натягивать вожжи, лошадка пошла медленней и совсем остановилась. Андрей вдруг обратился к Соколову:
— Хомут, кажись, развязался! Ирина так хорошо меня завернула, что вылезать не хочется…
Соколов спокойно встал, чтобы засупонить хомут, и, когда стоял спиной к Андрею, раздался выстрел.
Соколова с силой толкнуло в левое плечо, он едва не упал. Он сразу не понял, в чем дело. Лишь повернувшись, увидал, что Андрей лихорадочно торопится, перезаряжает ружье.