— Какой прикажете этаж?
— Четвертый, в седьмую квартиру.
Лифтерша сделала круглые глаза:
— В седьмую? К Елизавете Иосифовне?
Елизавета Иосифовна Пушкина-Бачинская была содержательницей конспиративной квартиры. Столь бурная реакция лифтерши Соколова насторожила. Он спокойно спросил:
— А что случилось?
— Как — что? — Лифтерша перекрестилась. — Еще на Пасху грабители средь бела дня на Невском проспекте эту несчастную убили. В газетах даже писали. На глазах у всех убивали, и ни один человек не заступился. Что ж за времена окаянные пришли?
Лифт тем временем остановился на нужном этаже. Лифтерша открыла дверь, вполголоса произнесла:
— Там племянник ее остался жить. Редко из дому выходит, но такой вежливый, о здоровье справляется.
Соколов крутанул кнопку бронзового звонка, еще и еще. Долго дверь не открывалась, затем послышались шаркающие шаги, дверь приоткрылась на ширину массивной цепочки. В щель высунулся утинообразный нос и фрагмент обширной лысины. Знакомый голос произнес:
— Вам, сударь, кого? — Ноздри утиного носа задвигались, словно принюхиваясь и пытаясь выяснить: «Это кто такой приперся?»
— Вас угодно видеть, дорогой Борис Николаевич! Хочу выразить соболезнование по поводу преждевременной и трагической…
Цепочка упала, дверь распахнулась. На пороге стоял еще более полысевший и постаревший руководитель разведывательных курсов Нестеров. Пуки седых волос, прежде бодро торчавшие над ушами, теперь стали жиденьким пушком, возле губ прорезались скорбные морщины.
Соколов подумал: «Вот еще одна жертва революции! Как быстро сдал этот прекрасный человек».
Нестеров выцветшими глазками с любопытством вглядывался в любимого ученика, глаза светились радостью, но внешне он ничем своей симпатии не выдал. Негромким, словно шелестящим голосом проговорил:
— Входите, Аполлинарий Николаевич, — и, когда закрыл на замок и цепочку дверь, добавил: — Вы, полковник, живы-здоровы? Сейчас началась настоящая охота на тех, кто еще недавно был гордостью империи, — на высших офицеров царской армии.
— У меня, наверное, слишком маленькие заслуги перед Отечеством, по этой причине я еще не объявлен во всероссийский розыск.
Старый разведчик, видать, устал от одиночества. Гость был ему приятен. Нестеров оживленно заговорил:
— Я рад, что вы навестили меня. Скука такая — хоть в петлю! Бывало, телефон затрещит да кто-нибудь приличия ради спросит: «Чем занимаетесь?» А я отвечаю: «Мышей ловлю!» Теперь и телефон отключили за неуплату, и никто не заходит. Меня забыли — это пустяк. А вот что забыли поддерживать внешнюю разведку — беда непоправимая. Знать, Керенский решил на нас экономить. Только России эта экономия, увы, выйдет боком. Я теперь тут живу как частное, никому не нужное лицо. Хорошо, что квартира была нанята до конца этого года, пока не выгоняют на улицу. Ко мне редко кто заходит. — Чуть улыбнулся. — Но вы пришли ради старой дружбы? Или, быть может, корысти ради?