— Разумеется, и он мне кажется удачным. Но, как всегда, жизнь напомнит про овраги, по которым нам ходить… Пьем, друг, за успех дела!
Выпили, закусили. Соколов о царских сокровищах — ни гугу.
Джунковский не выдержал, попросил:
— Ну, сокол ясный, поделись своим планом! Может, я что подскажу…
Соколов поведал о своей задумке. Джунковский был в восторге. Он обнял приятеля, воскликнул:
— Ах да умница! Главное, все просто. А как ты ловко этих хреновых менял использовал — гениально!
— Пока еще не использовал, но постараюсь. Мой девиз: даже враги должны служить нашим интересам.
— Прекрасно! Ну а я, понятно, стану помогать, чем смогу.
* * *
В доме царили уют и покой, словно на острове, заброшенном среди дальних морей. Друзья долго молчали. Наконец Соколов глубоко вздохнул:
— Чует мое сердце — это мое последнее дело.
Джунковский удивился:
— И чем же ты будешь заниматься?
Соколов самым серьезным тоном произнес:
— Уеду в какую-нибудь глушь, женюсь на красавице крестьянке, толстозадой, вот с такими грудями, — показал рукой, — заимею пятерых детишек, буду ловить в пруду рыбу, читать на досуге в первых изданиях Пушкина и Лермонтова, писать воспоминания… Жизнь я все-таки прожил не зря, кое-что полезное для России сделал.
Джунковский обнял друга:
— Ты говоришь таким погребальным тоном, словно собрался умирать. А нам с тобой предстоит дело — интереснейшее. Тебе, Аполлинарий Николаевич, следует теперь же обзавестись хорошими документами…
— «Железными», как говорят разведчики.
— Во-во, «железными», а их можно достать только в контрразведке, — сказал Джунковский.
— Если она еще существует, — усмехнулся Соколов. — Я сегодня пытался дозвониться на «кукушку» — конспиративную квартиру на улице Гоголя, — но телефонная барышня сказала: «За неуплату аппарат отключен!» На телефон разведывательных курсов нет денег! Ну и революция… Придется завтра искать знаменитого Нестерова, начальника курсов, и на месте все выяснить.
— Что ж, завтрашний день, Бог даст, многое разъяснит! — заключил Джунковский, и друзья отправились по своим спальням.
На другое утро, как в те дни, когда готовился к диверсии на субмарине «Стальная акула», Соколов с объемистым портфелем свиной кожи в руках ровно в половине восьмого подходил к громадному дому с роскошной лепниной на улице Гоголя.
Соколов вошел в подъезд, и вид подъезда неприятно поразил. Прежде сиявший чистотой, он теперь являл вид прискорбный: давно немытые полы, окурки, одно из двух громадных зеркал, украшавших холл, было разбито.
Старушка лифтер, однако, осталась на месте со старых времен. Она любезно поздоровалась и открыла дверцу машины: