Соколов поднял бокал, обвел взглядом присутствующих:
— За женскую красоту, вечно манящую и вечно таинственную! — Смакуя, медленно выпил.
Рошковский сказал:
— Граф, сегодня это все мои пациентки. Лечу их от ипохондрии. Оказывается, чем богаче и знаменитей человек, тем он более одинок и несчастен. Вот так! Особенно если это красивая женщина. Позволь представить гостей. Слева, на которой парижская шляпка с вуалью, солистка Мариинской оперы, ее зовут тоже по-опер ному — Рогнеда. Голос божественный, неповторимый!
Рогнеда подняла руку и чарующим грудным голосом пропела фразу из «Аскольдовой могилы» Верстовского:
Скажи, Всеслав, ты молишься уж с нами?
И в этой хижине ты будешь жить со мной?
Рошковский продолжал:
— А вот эта очаровательная юница, с кокетливыми завитками на висках, уже снимается в фильмах — Алеся Светогорская…
Девица откликнулась:
— Я артистка с Кыева. Вы у нас бували? У нас самые гарни дивчата. Я играю в театре Соловцова, что в самом конце Николаевской улицы.
Соколов спросил:
— Светогорская — имя сценическое?
— Конечно! А природное — Алеся Пшоно, но в театре Соловцова мне сказали: «Це не шибко звучно, це имя крестьянское!»
Рошковский строго погрозил пальцем:
— Алеся, ты с этим Соловцовым — ни-ни! А то в порыве страсти нежной задушу тебя, как Отелло свою партнершу…
— Фи, так этот Соловцов помер лет двадцать назад, когда я родиться еще не успела. Позвольте, пане, для знакомства прочитаты вирши великого Кобзаря.
Як бы мене черевики,
То пишла б я на музыки,
Горенько мое!
Черевикив я немае,
А музыка грае, грае,
Горя прибавляя!
Соколову чтение понравилось, он легко поднял Алесю и поцеловал в губы. Матильда сзади подошла к Рошковскому и обвила его горжеткой.
— А меня как представишь?
Тот с особой торжественностью, словно цирковой шпрехшталмейстер, произнес:
— Кто не узнал эту прелестницу, гордость российского балета — Матильду Красовицкую? Да, граф, это та самая Матильда, которая свела с ума великого князя и многих других достойных мужчин. С десяток страстных воздыхателей пустили себе пулю в лоб — их чувства оказались неразделенными, — и теперь они лежат на кладбищах Монако, Парижа, Берлина, ну, Петербурга, естественно.
Матильда усмехнулась влажным ртом:
— Ах, зачем плетение словес? Сказали бы проще: обольстительная, но порочная женщина, — и это было бы правдой. У меня ощущение, что наш прекрасный мир, подобно «Титанику», медленно, но неотвратимо идет ко дну. И почти никто не спасется. Сейчас нужно быть или святым, или погрязнуть в безумном разврате. Я выбрала последнее.
Соколов сказал: