– Древо молитв, – сказал ирландец. – Здесь обитал какой-то святой?
– Здесь обитал бог.
– Бог? – Он с удивлением посмотрел на меня. – Ты хочешь сказать, что какой-то бог решил поселиться в этом проклятом месте?
– Один выстроил тут палаты.
– Иисус милосердный, ну и странные у тебя боги. Или, может, этому малому – Одину – просто нравились болота? – Финан вытащил из-за пояса нож. – Думаешь, боги внимают молитвам?
– Я бы на их месте не стал. Только представь: воющие бабы, плачущие дети, хнычущие мужики!
– Ты великий воин, – заявил мой друг. – Но, к счастью, не бог.
Он отрезал полоску от своей куртки, нашел пустое местечко на ветке и привязал кусочек ткани. Потом закрыл глаза и помолился, но предназначалась ли его молитва Одину или христианскому Богу, я не спрашивал.
– Я не могу придумать лучшего способа захватить крепость, – признался Финан, глядя на полоску ткани.
– И я тоже, разве что мне удастся собрать тысячу воинов. А этого я не могу, деньги у меня кончаются.
– Ну еще бы! – Он расхохотался. – Ты ведь швыряешься ими, как епископ Вульфхерд в борделе. – Его рука коснулась неровного кусочка ткани. – Поэтому да будет так. Да будет так.
Эдит я разыскал в маленькой церкви Гримесби. Пусть город был датский и населен по преимуществу язычниками, но процветание его зависело от кораблей и моряков, и ни один портовый город не разбогатеет, если будет отпугивать торговцев. Христианские моряки за милю увидят крест над церковью и поймут, что здесь им рады. К тому же я то и дело повторял своим сторонникам из христиан, что мы, язычники, редко обижаем их единоверцев. Мы верим, что богов много, поэтому привыкли смотреть на религию другого человека как на его личное дело. А вот христиане, извращенно полагающие, что Бог только один, считают своим долгом убивать, калечить, порабощать или порочить любого, кто с ними не согласен. При этом говорят, что делают это для его же блага.
Эдит отправилась в церковь не помолиться, а ради имеющегося там пола. Не заставленный мебелью и просторный, он позволял раскатать штуку льняного полотна. Ткань была голубая.
– Прости за цвет. – Эдит вместе с еще двумя женщинами на четвереньках ползала по полотну. – Надо было бы выкрасить его в отваре резеды. Я спрашивала цвет потемнее, но все темные материалы были только из шерсти.
– Шерсть слишком тяжелая, – заметил я.
– Но эта, льняная, дорогая. – На ее лице отразилась озабоченность.
– И белый цвет будет плохо виден на голубом фоне, – добавила Этна, жена Финана.
– Тогда возьмите черный.
– Черной материи у нас нет! – воскликнула Эдит.