Пока Беррэн дегустировал соусы, в гостиной включили радио. Это был заранее условленный сигнал для человека, прятавшегося в кустах неподалеку от окна гостиной.
— Постойте!
Все повернулись к Дине Ласцио, издавшей этот негромкий и сдержанный возглас. Ни в ее голосе, ни в облике не чувствовалось ни малейшего волнения. Вот разве что ее миндалевидные глаза казались чуть более томными, чем обычно.
— Неужели вам будет позволено беспрепятственно говорить неправду?
— Да, мадам, если считать, что вы правы. Если вы начнете оспаривать каждое мое утверждение, то нам ничего не удастся достичь. Подождите, пока я закончу, и если окажется, что я все наврал, то вы сможете подать в суд на клевету и разорить меня.
— Радио включила я. Это всем известно. Вы сказали, что это был условный сигнал...
— Да, я так сказал. Умоляю вас, давайте не будем превращать наш разговор в перебранку. Я говорю об убийстве и предъявляю серьезные обвинения. Позвольте мне закончить. Я выложу все свои карты, и тогда уже опровергайте меня, если сможете. В любом случае, или я буду дискредитирован и опозорен, или же кто-то из присутствующих закончит... Мистер Толман, вы здесь, в Западной Вирджинии, вешаете?
Не отрывая взгляда от Вульфа, Толман кивнул.
— Тогда кто-то закончит жизнь в петле. Как я уже сказал, тот, кто прятался в кустах неподалеку от окна гостиной, услышал радио и увидел, что Беррэн туда вернулся. Не теряя времени, он проник на террасу и вошел в зал через эту дверь. Ласцио стоял у стола в одиночестве и удивился, увидев незнакомого ливрейного слугу-негра. Ведь убийца вырядился в ливрею «Кановы» и зачернил себе лицо. Преступник подошел и дал Ласцио узнать себя, потому что они были хорошо знакомы. «Узнаешь? — улыбнулся убийца. — Я же мистер Уайт, мистер Белый! — будем пока называть его так, ведь он и впрямь был белым, а не негром. — Я мистер Уайт, я переоделся и загримировался, ха-ха, сейчас мы их всех разыграем, Ласцио, дружище, и оставим в дураках. Ты иди за ширму, а я останусь у стола...»
Разумеется, никто, кроме Ласцио не слышал, что именно было сказано. Разговор мог пройти совсем по-другому, но, как бы то ни было, в итоге Ласцио ушел за ширму, а мистер Уайт последовал за ним со взятым со стола ножом в руке и ударил его в спину прямо в сердце. Без сомнения, это было проделано мастерски быстро, потому что до буфетной не донеслось ни криков, ни звуков борьбы. Убедившись, что нож сделал свое дело, мистер Уайт оставил его в спине жертвы и вышел из-за ширмы. И тут он увидел, что вон та дверь в буфетную приоткрыта и какой-то чернокожий смотрит на него в щелку. Не знаю, предусмотрел ли он подобное развитие событий заранее или же просто проявил удивительную выдержку, но он остановился у края ширмы, взглянул прямо в глаза тому, кто подглядывал, и приложил палец к губам. Простой и эффектный жест. Он мог и не знать, и, скорее всего, не знал о том, что в то же самое время из-за двери на террасу на него смотрела женщина. Его маскарад сработал в обоих случаях. Чернокожий понял, что перед ним белый, принял его за затеявшего розыгрыш гостя и предпочел не лезть не в свое дело. Женщина решила, что это работник курорта, и этого ей было достаточно. Пока мистер Уайт находился в зале, его увидел еще один человек — присутствующий здесь старший официант Моултон. Когда Моултон заглянул в приоткрытую дверь, мистер Уайт уже уходил и был к нему спиной, поэтому Моултон не видел его лица. Пришла пора представить действующих лиц. Человек, первым заглянувший из буфетной, был Пол Уиппл, один из здешних официантов, который, стоит заметить, изучает антропологию в Говардском университете. Тот, кто увидел мистера Уайта выходящим, был Моултон. Женщина, видевшая его через дверь с террасы, была миссис Лоуренс Койн.