Умывшись и сменив рубашку, я хотел было прогуляться к главному зданию и поглазеть вокруг, но решил, что Фриц и Теодор меня убьют, если я не верну им Вульфа в целости и сохранности, так что вместо этого я вышел через боковой вход и направился в павильон «Покахонтас».
«Покахонтас» был заметно шикарней «Апшура»: первый этаж занимали четыре больших помещения, а номера располагались в крыльях и на втором этаже. Еще снаружи я услышал людской шум и, войдя, обнаружил приятно проводивших время мэтров. Мы уже встречались за ленчем, приготовленным и поданным в этом же павильоне, для которого пятеро мэтров состряпали по блюду и который я съел без малейших усилий над собой. А ведь за десять лет поедания яств Фрица Бреннера под руководством Ниро Вульфа я привык к высоким стандартам.
Я позволил одной зеленой куртке открыть мне дверь, доверил другой шляпу и пошел искать мою упорхнувшую бабочку. В правой гостиной, с мебелью темного дерева и коврами и прочими штуками на стенах — «Покахонтас» был оформлен в индейском стиле, — три пары танцевали под радио. Невысокая стройная брюнетка с алебастровой кожей и томными миндалевидными глазами прижалась к здоровенному светловолосому увальню под пятьдесят со шрамом под ухом. Его звали Сергей Валленко, а ее — Дина Ласцио. Она была дочерью Доменико Росси и одно время женой Марко Вукчича, у которого, согласно Жерому Беррэну, ее и украл Ласцио. Низкорослая черноглазая и усатая толстушка, напоминающая утку, звалась Мари Мондор, а ее лупоглазый круглолицый партнер, не уступающий ей ни в возрасте, ни в весе, был Пьер Мондор, ее муж. Она не говорила по-английски, и я не видел причин, по которым ей бы стоило это делать. Третья пара состояла из шестидесятилетнего коротышки-шотландца с багровым проспиртованным лицом, по имени Рэмзи Киф, и точеной китайской статуэтки с темными глазами, чей возраст я, в силу недостаточного опыта общения с китаянками, не мог определить точнее, чем не старше тридцати пяти. За ленчем она выглядела таинственно и загадочно, не хуже гейш с открыток. Гейши, конечно, японочки, но какая разница. Она звалась Лио Койн и была четвертой женой Лоренса Койна, что, несомненно, являлось внушительным достижением Лоренса, седого как лунь и разменявшего восьмой десяток.
Я заглянул в комнату слева от входа, поменьше. Там почти никого не было. Лоренс Койн храпел на диване в углу, а Леон Блан, «наш дорогой Леон», хмурился на себя в зеркало, словно стараясь решить, пора ли ему бриться. Я прошел в банкетный зал, большой и слегка захламленный мебелью. Помимо длинного стола и стульев там стояли два сервировочных столика, буфет, набитый невесть чем, несколько ширм с нарисованной Покахонтас, спасающей Джона Смита, и прочее в том же духе. Из банкетного зала вели четыре двери: та, через которую я вошел, двойные двери в большую гостиную, другие двойные двери на боковую террасу и дверь, ведущая в буфетную и дальше на кухню.