— Неважно, — махнул я рукой. — Лишь бы вам было хорошо.
— Просто замечательно! Мне так нравится Америка! Да, наверное, я выпью газировки. Не беспокойтесь, я сама. — Она прошла вокруг стола к кнопке вызова официанта.
Я был уверен, что сидевший по соседству Вукчич не слышал ни единого слова из нашего разговора. Он неотрывно смотрел на свою бывшую жену, сидевшую рядом с беседующими Ласцио, Серваном и Вульфом. Он и за ленчем так на нее смотрел. Также я заметил, что Леон Блан аккуратно избегает Ласцио и ни единым словом не обменялся с тем, кто, согласно Беррэну, украл у него работу в отеле «Черчилль». Сам Беррэн постоянно сверлил Ласцио гневным взглядом в упор, но тоже не заговаривал с ним. Вкупе с фырканьем мамаши Мондор в адрес Лизетты Путти все это создавало довольно напряженную атмосферу. В воздухе витали профессиональная зависть, разногласия по поводу салата-латука и уксуса, коллективное осуждение Ласцио и, не в последнюю очередь, сладострастная дымка, окутывавшая Дину Ласцио. Я всегда считал, что образ женщины-омута — когда троекратный взмах ее ресниц бесповоротно затягивает вас в трясину и сопротивление бесполезно — действует лишь на неопытных простофиль. Но я не мог не признать, что Дина Ласцио не нуждалась в том, чтобы проливать газировку на чьи-то брюки. И если она заимела на тебя виды, а за окном дождь и некуда идти, то так просто от нее не отшутиться.
Я смотрел, слушал и ждал, пока Вульф подаст признаки жизни. В седьмом часу он поднялся на ноги, я вышел за ним через террасу, и мы проследовали по дорожке в «Апшур». Учитывая его невыносимые страдания в поезде, передвигался он вполне сносно.
В номере 60 побывала горничная: кровать была заправлена, одеяло сложено в шкаф. Я прошел к себе в комнату и через некоторое время вернулся к Вульфу. Он сидел у окна, откинувшись на спинку почти достаточно вместительного кресла. Брови его были нахмурены, а руки сцеплены на животе. Выглядел он жалко. Фрица нет, атласа поизучать нет, орхидей, чтобы повозиться, нет, даже крышек от пивных бутылок посчитать нет! Я пожалел, что обед не предполагал формальностей, ибо три или четыре мэтра его и готовили, потому что процесс запихивания Вульфа в парадный костюм заставил бы его забыть об остальных неудобствах. Под моим взглядом он вздохнул так тяжко, что у меня слезы навернулись на глаза, и, чтобы не расплакаться, я заговорил:
— Вы слышали, что на завтрашний ленч Беррэн приготовит колбаски минюи?
Молчание.
— Хотите, полетим домой на самолете? — предложил я. — Тут рядом аэродром, и один борт всегда готов к полету на случай внезапного заказа. Шестьдесят баксов до Нью-Йорка, всего четыре часа.