— Нет, в Америке я впервые, — говорил он Вульфу. — И уже вижу ее техническое превосходство! Никаких сквозняков! Ни одного! И такой плавный ход, словно чайка летит! Потрясающе!
Вульфа передернуло, но его собеседник ничего не заметил и продолжил разговор. Однако его слова про «первый раз в Америке» меня обеспокоили. Я наклонился к грёзе и тихо спросил:
— Вы говорите по-английски?
— О, да, — улыбнулась она. — Очень много. Мы жили три года в Лондоне. Мой отец работал в «Тарлетоне».
— Окей, — кивнул я и отодвинулся для лучшего обзора. Как хорошо, что я не поддался многочисленным искушениям, имевшим место в прошлом, и счастливо избежал супружеского ярма, а то сейчас пришлось бы бессильно скрипеть зубами. Мораль: избегать ярма, пока есть, чем скрипеть. Но смотреть-то разрешается.
— Вукчич сказал мне, что вы — гость Сервана, — продолжал ее отец. — Тогда последний вечер будет за вами. В первый раз такая честь выпала на долю Америки. В 1932 году, в Париже, когда наш прошлый председатель Арман Флёри был еще жив, перед нами выступал премьер-министр Франции. В 1927 году это был Ферид Халдах, тогда он еще был любителем. Вукчич говорит, что вы agent de sûreté. Неужели?
Он с сомнением оглядел объемы Вульфа.
Вульф кивнул:
— Если быть точным, то я не полицейский, а частный сыщик. Клиенты платят мне за то, чтобы я выяснил личность преступника и собрал улики.
— Потрясающе! До чего же грязная работа!
Рывок вагона помешал Вульфу завершить пожатие уже приподнятыми на полдюйма плечами, и он нахмурился, сердясь, конечно, на вагон, а не на Беррэна.
— Не спорю. Все мы находим себе занятие по душе. Производитель детских колясок, заложник системы и отнюдь не единственный стяжатель, заставляет рабочих обеспечивать своим трудом его нужды. Патриоты-долихоцефалы и патриоты-брахицефалы убивают друг друга, и их мозги успевают сгнить прежде, чем им установят памятники. Мусорщик собирает объедки, а сенатор — свидетельства коррупции в высших эшелонах. Работа мусорщика чище, но гораздо хуже оплачивается, вот и вся разница. Я не пачкаю рук за гроши. Мои услуги стоят дорого.
Беррэн решил не возражать.
— Но вы же не станете обсуждать с нами объедки, не так ли? — усмехнулся он.
— Нет. Мистер Серван пригласил меня выступить с речью о — как он выразился — Contributions Américaines à la Haute Cuisine.
Беррэн фыркнул:
— Вклад Америки в мировую кулинарию? Нет никакого вклада Америки.
— Никакого, сэр? — удивился Вульф.
— Ни малейшего. Мне рассказывали, — продолжал Беррэн, — что в Америке существует добротная домашняя кухня. Я, к сожалению, ничего из нее не пробовал, но слышал о таких известных блюдах Новой Англии, как тушеная солонина с овощами, кукурузные лепешки, густая похлебка чаудер из моллюсков и молочная подливка... Это блюда для массового потребителя, и их не следует отвергать, особенно когда они хорошо приготовлены, но все это не для истинных мастеров... Он снова фыркнул. —К la haute cuisine это относится не в большей степени, чем сентиментальные песенки — к Бетховену с Вагнером.