С момента последней нашей встречи с Геннадием Антоновичем прошло немало времени. Он изредка позванивал, справлялся о здоровье и просил заглянуть на огонек. Повесть «Сталинградский Гаврош» была уже написана, но некоторые эпизоды нуждались в уточнениях. В частности, эпизод с Дон-мостом, а если точнее, то его внезапная бомбежка, свидетелем которой оказался Генка Сиволобов, герой моей повести. По некоторым данным, тогда погибло около двухсот наших солдат и офицеров. Потери тяжкие, и случились они по вине самих мостостроителей: прозевали, проспали. Зенитные батареи, охранявшие восстановительные работы, не сделали ни одного выстрела. А ведь могли бы дать отпор… Война, мол, далеко — вот и успокоились. На это, видимо, немцы и рассчитывали. Мост-то имел стратегическое значение, и помешать его восстановлению имело для них значение тоже немалое. Да и судьба самого Генки могла на этом оборваться. Его прямо-таки тянуло свернуть и поглядеть на мост. Не свернул, а если бы… Вполне возможно, что и повесть эта никогда бы не была написана.
…Я тоже иногда позванивал Геннадию Антоновичу, а вот заглянуть на его огонек все было недосуг: то какие-то поездки случались, то привязывал себя к письменному столу.
Пришло время сдавать повесть в печать. Это обстоятельство и ускорило нашу встречу.
Беседы наши обычно проходили в маленькой, тесновато-сумрачной кухоньке. Так было и на этот раз. А на улице такая жара стояла, что даже для наших мест неслыханная — ртутный столбик все время крутился возле отметки плюс сорок градусов по Цельсию. Вскоре и нам захотелось дыхнуть балконным свежачком.
Хоромы Геннадия Антоновича состояли из двух комнат. Проходя через одну из них, я невольно приостановился: на стенах справа и слева от меня висели картины. Раньше я их не видел. Геннадий Антонович заметил мое удивление и сказал:
— Давно собирался развесить их, да все некогда было. А вчера решился: достал из шкафа, отер пыль и развесил. Пусть на белый свет поглядят. Да и о друге напоминают — хороший был человек…
Я подошел ближе и стал разглядывать картины: «Сирень», «Ирис», «Озеро Байкал», «Домик лесника в тайге», «Дорога к храму». И знакомая, знакомая подпись — Федор Суханов. Было такое ощущение, как будто я снова встретился с Федором Ивановичем — талантливым художником-пейзажистом и замечательным человеком. Тем временем Геннадий Антонович снял одну из картин и показал ее тыльной стороной. «Дорогому Геннадию от Суханова» — такая была надпись. На других картинах были такие же трогательные и сердечные надписи.