Чего бы мне ждать? Буду ждать солнца. Солнце встанет часов в восемь. Осветит Kaiserallee, и улица станет похожа па Каменноостровский проспект.
На Каменноостровском в Петербурге стояла та гимназия, которую я окончил.
Год был какой-нибудь, но, кажется, 1913-й. Мы были абитуриентами гимназии. Мы сильно хотели кончить гимназию и выкатиться на улицу, кувыркаясь как деревянный обруч.
Воздух был наполнен желаниями, они плыли над Каменноостровским, перьями, крыльями. Облака были перистые.
Мы хотели скорее поймать жизнь. Но слов не знали, думали, что женщину можно взять, как вещь за ручки.
Горячими или холодными руками хватались за жизнь.
Хотели узнать любовь под разными номерами. Перерезали на гимназических вечерах провода, а если заболевали серьезно, то охотно стрелялись, как будто хотели узнать еще один номер. К этим смертям была привычка. Мы были morituri, что значит долженствующие умереть.
Morituri хотели только попробовать еще один номер.
Нет, лучше сидеть в комнате, не спать в шесть часов утра, в семь пойти на базар за цветами. Лучше всю жизнь прожить под гитару.
Странные в Берлине притоны. Попал я в Nachtlokal.
Комната обыкновенная, на стенах висят фотографии.
Пахнет кухней. Пианино играет заглушенно. Скрипач пиликает на странной скрипке с вырезанными насквозь деками. Публика молчаливо пьяна. Выходит голая женщина в черных чулках и танцует, неумело разводя руками; потом выходит другая, без чулок.
Не знал, кто сидит в комнате кроме нас. Скрипач обходит столики, собирает деньги. Подходит к сидящему в углу мрачно пьяному человеку. Тот говорит ему что-то.
Скрипач берет свою безгрудую скрипку, и в воздухе повисает тоненькая-тоненькая «Боже, царя храни». Давно я не слыхал этого гимна.
Женщина станцевала свое, надела готовое, довольно нарядное платье и сидит за соседним столиком, ест что-то.
— Смотри, она умеет держать даже вилку, — сказал мне Богатырев.
Умение есть было у нас модным вопросом.
Пошли домой. В передней подает пальто какая-то женщина. Отдавая номерок, всматриваюсь ей в лицо. Это она сейчас танцевала в чулках. Все устроено очень портативно и, вероятно, на семейных началах. Разврата же, по всей вероятности, нет. Есть люди со словами и без слов. Люди со словами не уходят, и, поверь мне, я счастливо прожил свою жизнь.
Без слов нельзя ничего достать со дна.
Светлеет, мне незачем кончать писать. Время принадлежит мне. Лившиц прав.
На части расползлось мое бессонное письмо. Свяжем, прежде чем порвать.
В богумильской легенде бог хочет достать песок со дна моря.
Но бог не хочет нырять под воду. Он посылает черта и наказывает ему: «Когда будешь брать, говори — не я беру, а бог берет».