ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Книжка эта написана следующим образом.
Первоначально я задумал дать ряд очерков русского Берлина, потом показалось интересным связать эти очерки какой-нибудь общей темой. Взял «Зверинец» («Zoo») — заглавие книги уже родилось, но оно не связало кусков. Пришла мысль сделать из них что-то вроде романа в письмах.
Для романа в письмах необходима мотивировка — почему именно люди должны переписываться. Обычная мотивировка — любовь и разлучники. Я взял эту мотивировку в ее частном случае: письма пишутся любящим человеком к женщине, у которой нет для него времени. Тут мне понадобилась новая деталь: так как основной материал книги не любовный, то я ввел запрещение писать о любви. Получилось то, что я выразил в подзаголовке, — «Письма не о любви».
Тут книжка начала писать себя сама, она потребовала связи материала, то есть любовно-лирической линии и линии описательной. Покорный воле судьбы и материала, я связал эти вещи сравнением: все описания оказались тогда метафорами любви.
Это обычный прием для эротических вещей: в них отрицается ряд реальный и утверждается ряд метафорический.
Сравните с «Заветными сказками».
Берлин, 5 марта 192З года
ВТОРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ К СТАРОЙ КНИГЕ
Мое прошлое — ты было.
Были утренние тротуары берлинских улиц.
Базары, осыпанные белыми лепестками цветущих яблонь.
Ветки яблонь стояли на длинных базарных столах в ведрах.
Позднее, летом, были розы на длинных ветках, — вероятно, это вьющиеся розы.
Орхидеи стояли в цветочном магазине на Унтер-ден-Линден, и я их никогда не покупал. Был беден. Покупал розы — вместо хлеба.
Давно унесли отрезанное от сердца. Мне только жалко того прошлого: прошлого человека.
Я оставил его (прежнего себя) в этой книге, как оставляли в прежних романах на необитаемом острове провинившегося матроса.
Живи виноватый: здесь тепло. Я не могу тебя перевоспитать. Сиди, смотри на закат. Письма, которых не было в первом издании, были действительно написаны тобою, но ты их тогда не послал.
1924. Ленинград
Мне семьдесят лет. Душа моя лежит передо мною.
Она уже износилась на сгибах.
Та книга ее согнула тогда. Я ее выпрямил.
Сгибали душу смерти друзей. Война. Споры.
Ошибки. Обиды. Кино. И старость, которая все же пришла. Мне легче, что я не знаю мест, по которым ты ходишь, не знаю твоих новых друзей, старых деревьев около твоей мельницы.
Память разошлась кругами. Круги дошли до каменного берега. Прошлого нет.
К берегу ушли круги, кольца любви.
Не сяду у моря, не буду ждать погоды, не позову свою рыбку с золотыми веснушками.
