Товарищ Бродов приобнял меня за плечо. Я вздрогнула от неожиданности, а Николай Иванович тихо и почему-то грустно сказал:
— Давай будем считать, что тебе повезло. Ты видишь декорации такого города, который окружал Кремль много веков назад. Вот посад: дома торговцев, ремесленников, заборы, дворы, сараи. Взрослые, ребятишки, куры, лошади… На площади — ларьки и лотки торговых рядов, продавцы зазывают, покупатели торгуются… И звёзд, сама понимаешь, не было…
Живая картина, нарисованная товарищем Бродовым, так и затягивала.
— Жаль, я не могу тебя провести в Кремль по своему пропуску. Сейчас с этим очень строго… Хотя… Там нынче и смотреть не на что: всё разрисовано.
Николай Иванович с досадой и ожесточением это сказал, и у него необычно резко обозначились складки около рта. Я догадалась, что ему горько видеть всю эту маскировку и обидно, что Москва вынуждена прятать свою красоту.
— Но с воздуха маскировка смотрится замечательно, — оживился Николай Иванович. — Я однажды попал в комиссию, которая оценивала качество маскировки с воздуха — с высоты полёта вражеского бомбардировщика.
— Ух ты!
— Сверху полное впечатление, что тут какие-то жилые дома, асфальтовые дороги — и никаких стен, башен, соборов, дворцов. Очень искусно! Только колокольня тогда была ещё не перекрашена — и вот она резко выделялась.
Я робко спросила, можно ли постоять у самых стен Кремля, чтобы обязательно глядеть снизу прямо вверх, и Николай Иванович повёл меня в Александровский сад. Деревья ещё золотились последней листвой, стоял штиль, но тревога витала в воздухе, парила высоко в небе вместе с аэростатами заграждения, пряталась под маскировочными полотнищами, накинутыми там и тут поверх деревьев. И всё же Кремлёвская стена — огромная, могучая — казалась вечной, незыблемой, надёжной. При взгляде снизу вверх тусклая раскраска и деревянная крыша на зубцах совершенно не портили впечатления.
Мы сели на лавочку — немного передохнуть. Выбрали место с видом на университет и здание гостиницы «Националь».
— Ну вот, Таисия, видишь: военная Москва сурова, не парадна, — тихо сказал Николай Иванович. — Разочарована?
«Она прекрасна!» — хотела бы я озвучить своё самое первое впечатление от города, но смутилась и пролепетала блёкленькое:
— Ни капельки!
Мы помолчали, каждый — в своих переживаниях. Потом Николай Иванович спросил:
— Как ты думаешь, что у тебя под ногами?
Я пожала плечами, не понимая, что он имеет в виду. Оказалось, речка! Ну, не совсем под ногами, а чуть впереди. Река Неглинка, которая раньше была самой обычной, а теперь течёт в трубе под землёй. Я представила живую, весёлую речку — будто она бежит себе прямо перед нами, моет водоросли, пропитывает влагой яркую прибрежную траву, словно губку, тихо разговаривает, будто её чистая вода по-прежнему впитывает свет дня и ночных звёзд.