Главное, что по всем направлениям Бродову дано добро, и не требуется ничего на ходу ломать, переделывать! И девчоночки его понравились, операторы. Они и не в курсе, кто сегодня неприметно понаблюдал за их занятиями сквозь полупрозрачные стёкла, установленные во многих помещениях Школы. Николай Иванович вернулся в Лабораторию в таком же приподнятом настроении, в каком Михаил Маркович его провожал.
Вечером, после окончания занятий, в кабинет к руководителю сунулась Тася. Героиня дня, хотя ей, к сожалению, не положено об этом знать.
— К нам приходил сегодня высокий гость. Ну, я угадала, что высокий. Считала. Только я была в повязке. Он точно известный человек! Можно мне узнать, кто это?
Николай Иванович собрался отделаться шутливым упрёком:
— Что ж ты? Сама угадывай!
Девочка прикусила губу, на что-то решаясь. Спросила приглушённым голосом:
— Николай Иванович, вы не выдадите меня, если я сейчас кое-что вам скажу?
Тот пожал плечами, не вдаваясь, к чему она клонит.
— Нет.
— Обещаете, что не выдадите?
Бродов нахмурился: он предпочитал не раздавать пустых обещаний. И тут его осенило. Мать честная! О какой же секретности она печётся?!
Но ведь она таким образом выдала сама себя! Девочка в целом умна и развита, но с этой её наивностью надо срочно что-то делать. Наивность опасна и может при определённых условиях сдетонировать, как взрывчатка. Надо как-то убрать наивность, но при этом сохранить доверие к руководству. Задачка не из простых.
Таисия спокойно ждала его ответа.
— Я не выдам тебя. Обещаю, — сказал Николай Иванович серьёзно, но легко, без лишней торжественности.
А сердце ёкнуло так, как будто он совершил поступок, после которого назад уже нет пути.
— Я, кажется, догадалась. Хотела проверить себя…
Девочка произнесла единственное слово одними губами, без звука.
Николай Иванович кивнул, ответил едва различимым шёпотом:
— Ты молодчина! — и добавил громче: — Так держать!
Я еду в большой чёрной машине с открытым верхом. Рядом — шофёр в кожаной форменной куртке и форменной фуражке. Очень комфортно себя чувствую, откинувшись на широком, упругом кожаном сиденье. Длинная, прямая улица, серые громадины домов с заклеенными накрест окнами. Автомобиль подкатил к представительному подъезду с чёрным кованым навесом. Это — вход в театр. Впереди улица засыпана осколками кирпича: большая часть огромного дома лежит в руинах. Из-под кирпичей торчат засыпанные пылью тряпки — возможно, занавески. Мне нет дела до чужого разбомблённого дома, но мне досадно до слёз: почему эти убожества бомбят нас?! Бомбят гордость нации — Берлин. Это не может продолжаться, это скоро прекратят!