Утром на другом берегу охотников уже не было. В воздухе стояли дым и запах гари (самые старшие Вороны его знали; пожары в этих краях случались жарким летом нечасто, но их помнили). И Оленуха пропала целиком: ни шкуры, ни черепа, ни костей – ничего не осталось. Куда же они делись? Иные из молодых Ворон последовали за Дарром Дубраули на поиски, полетели той же дорогой, что и в тот, первый день, – и нашли! На вересковой пустоши между рекой и взгорьем Вороны нашли их – и двуногих, и Оленуху: ее ноги как-то прикрепили к молодому, лишенному веток деревцу, так что она покачивалась между двуногими, которые ее несли, а четвероногие обнюхивали болтавшуюся голову. А на взгорье расположились их сородичи.
Они были там: точно такие, как описывал Дарр Дубраули, хотя стае быстро надоело слушать его рассказы. Да и сколько бы он ни бахвалился, Дарр не был ни первой, ни единственной Вороной, которая о них знала. Здешние птицы не встречали таких созданий, но ходили слухи, что у некоторых Ворон, которые зимовали с его стаей, сохранились рассказы о таких существах, услышанные от Ворон из других владений. Одна молодая самка даже утверждала, что сама их видела. И ей они вовсе не показались интересными. Дарр Дубраули исхитрился усесться рядом с ней.
– А как они называются? – допытывался он. – Как ты их называешь?
– Называются? – переспросила она с легким презрением. – Зачем нам их как-то называть?
– У всех созданий есть имена.
– Не было причин о них говорить, – заявила она. – Просто они там были.
Она отвлеклась от Дарра на других молодых птиц, но потом будто что-то припомнила и снова обратилась к нему:
– Поговаривали, сколько они оставляют.
– Оставляют?
– Ну, не используют. И если набраться храбрости и подобраться к ним…
На том она и закончила, быстро поклонилась ему – вежливо кивнула – и улетела.
Зимой Вороны – по двое-трое, а иногда и десятками – повторяли путь Дарра Дубраули к тому месту на взгорье за озером. Вскоре там поселилось больше двуногих, чем видел Дарр, если вообще те, кто поймал Оленуху, были теми же, кто воткнул в землю копья. Тогда Вороны еще не научились их различать, так что трудно было понять, сколько их там; некоторые были поменьше – наверное, детеныши. Двуногие начали складывать на равнине какие-то штуки, похожие на огромные гнезда или (как говорили некоторые) норы над землей, укрытия, вроде берлог из веток и листвы, где спят зимой Медведи, или камешков, что складывают для себя Ручейники. Эти убежища и вправду были сложены из камней, палок и прутьев и выбелены, как гнездо Цапли ее пометом; а создания, для которых у Ворон по-прежнему не было имени, входили в них и выходили, так что птицы не могли разобрать, видят ли они одних и тех же двуногих и сколько их прячется внутри. Двуногие строили все новые и новые гнезда, когда бы ни прилетали Вороны.