– Остаться здесь? У меня же билет в Женеву!
– А ваша племянница…
– Если моя племянница и останется, то не в такой большой квартире. Я искренне надеюсь, что вы приложите максимум усилий и сдадите ее на остальную часть лета!
– Мы немедленно известим вас об этом. Но только потребуется немного заплатить за объявление.
– Вот как? В данных обстоятельствах, я полагаю, вы могли бы взять эти расходы на себя!
Кашлянув, господин Фогель пояснил, что нанимателям не всегда понятна суть субаренды.
– В особенности, – сухо возразила госпожа Мартинели, – если они не сами подписывали контракт.
– Естественно, – миролюбиво продолжал симпатичный господин Фогель – стройный, седой, ироничный и безумно вежливый – как и все банкиры на свете, – вас все это ужасно расстраивает, госпожа Мартинели. Вы чувствуете себя в окружении незнакомых людей. Но я все же осмелюсь предложить вам не волноваться и предоставить господину Гумберту самому решить эту проблему.
– Но мне не придется платить за квартиру до тех пор, пока не решатся дела с наследством, не так ли?
– Конечно.
– Тогда договорились. Господин Гумберт, закажите мне такси – пораньше. Перед тем как я сяду в поезд мне придется устроить где-то племянницу. И учтите – у нас два чемодана.
Воспрянувший духом управляющий – кажется, его, наконец, отпустили, – торопливо направился к двери. Но госпожа Мартинели остановила его, задав еще один вопрос.
– Господин Гумберт, я так понимаю, что этот Шмид вернулся в Шпиц?
– Он уехал в тот же вечер, когда господина Мартинели отправили в больницу, – подтвердил Гумберт, – в среду, двадцать первого… Кажется, ночным поездом до Туна. Как я уже говорил, он оставил все в абсолютном порядке.
– Но, ради бога, кто он, этот Шмид? Откуда он взялся? Я никогда о нем не слышала.
– Боюсь, мы знаем меньше вашего, – почтительно произнес господин Гумберт, – но господину Мартине-ли чрезвычайно повезло с этим человеком. Очень деловитый и расторопный. Ваш муж сэкономил на нем оплату двух или даже трех сиделок. Знаете, – добавил господин Гумберт с напускной скромностью, – очень большие деньги!
– На мой взгляд, ему и платили, как трем сиделкам.
– Он того стоил.
Гумберт удалился. Граф, с интересом наблюдавший за проявлением делового инстинкта госпожи Мартине-ли, вновь погрузился в размышления: какой же смысл скрывался в закончившейся неприглядной сцене – то ли госпожа Мартинели продемонстрировала, что именно кроется под ангельской внешностью, то ли это неудачная попытка преодолеть панический страх перед внешним миром? А может, ей все было известно и о Шмиде, и о болезни Мартинели, и о его смерти в полной изоляции? Она знала, но продолжала молчать? Все это очень походило на любительский спектакль, тем более, что по лицу примадонны невозможно было ничего узнать, а алчную натуру изобразить совсем несложно.