На станции Гродек собралось много машин, и немецкие самолеты, пролетая мимо, запустили несколько очередей по отступающим.
Прождали мы лейтенанта минут 15 и потерялись в водовороте машин и людей. Дольше было бесполезно ждать. Лейтенант, вероятно, потерял нас, или что-нибудь другое случилось с ним. Политрук, что посмелее, взял команду и приказал ехать. Мы опять в потоке машин и людей. В нашу машину можно было еще взять человек пять-шесть, но новый командир всем отказывал. Только один смельчак сержант вскочил и сказал, что не сойдет. И политрук смирился, к моему удивлению. Новая обстановка диктовала новые законы.
Выехав на главную дорогу на Барановичи, мы попали под первую бомбежку. Взрывы бомб и свист пуль наводили страх. Но попадание в машины было плохое. В первую бомбежку не было ни одного прямого попадания. Самолеты бесконечно строчили из пулеметов и, думаю, были раненые. Мне кажется, во время первой бомбежки люди спрыгивали не со всех машин. Потом, увидя раненых, все разбегались при появлении самолетов по сторонам дороги и прятались, где только было возможно. Горящие машины сбрасывали под откос, и убитых сбрасывали, а сами продолжали ехать дальше. С каждой бомбежкой раненых и убитых прибавлялось, а также горящих машин. Сначала немцы боялись спускаться очень низко, думая, что по ним будут стрелять. Но никто не стрелял. Никто такого приказа не давал. Собственной инициативы не было.
Картина убитой девушки в белом платье осталась на всю жизнь из этой цепи бесконечных бомбардировок, стонов раненых и горящих машин. Она сидела на каком-то ящике, прислонившись к кабине. Пуля пронзила ее грудь и струйка крови сделала полосу на белоснежной кофте. Голова откинулась на кабину. Открытые глаза смотрели в небо. Пульса не было. Наша помощь ей больше не нужна была. Молодость, красота и смерть застыли вместе. Почти полстолетие картина убитой девушки в белом не ушла из моей головы. Позже смерть встречалась почти на каждом шагу, но эта вот осталась со мной.
Никто больше не подбегал к этой машине. Все спешили впрыгнуть в кузов и уехать дальше на восток. О трупах убитых никто не заботился в первые дни войны. Их убирали с дороги, под кусты, или просто под откос.
С наступлением темноты наш шофер свернул на проселочную дорогу, надеясь быстрее ехать по ней. Но ехать в темноте без фар было не лучше. Мы часто сползали с дороги, и приходилось останавливаться, выталкивать машину на дорогу и ехать опять. Со всех сторон виднелось зарево пожара. Горели города и деревни. Волковыск горел ярким пламенем.