Сон его был мучительным. Как в огне горел. Снилось, будто он ворвался в Хаттушаш, освободил царицу и вот уже, подняв ее на руки, несет в свой шатер. Но что это? Нуар? В руках у нее нож? Она вонзает клинок в белую грудь Мари-Луйс!..
Очнувшись от кошмара, Каранни рывком сел. Где он? В шатре у братьев-арцахцев?.. Вот они лежат по обе стороны. На коврах, которыми убран шатер, изображены крылатые кони. Они как бы парят в воздухе. В отверстие в куполе шатра видны звезды. Таги-Усака бы сюда, пусть бы растолковал, что они сулят… «Не послать ли за ним?» — подумал Каранни, но передумал и отправил слугу за Каш Бихуни.
Верховный военачальник вошел, потирая глаза со сна.
Каранни налил в буйволиный рог вина и протянул ему:
— На, пей. Мурсилис хочет ограбить меня. Я доволен, что ты разделяешь мое решение.
Каш Бихуни осушил рог и стер капли вина с усов. Каранни обнял его.
— Вот так-то! Мы этого Мурсилиса конницей раздавим! — он сжал пальцы в кулак. — Ты понял?.. Моли своих богов. У тебя ведь их много.
Каш Бихуни засмеялся.
— И верно, много. Что коней в нашем войске.
— А ты мудр, брат мой. Итак…
— Я весь в твоей власти, государь. Приказывай.
Они обнялись.
Начинало светать.
В присутствии всего войска, согласно обычаю, принесли жертвы богам. Затем обильно одарили всех прибившихся к лагерю нищих, раздали жалованье воинам и в полдень выступили из Бовберда на запад. Путь их лежал в страну хеттов. Жрецы-прорицатели, все как один, предвещали Удачу.
Кто бы посмел утверждать обратное.
Шли и шли. Все вперед и вперед…
* * *
Мари-Луйс засмеялась.
— О царь-солнце, ты могуч и отважен. Но зачем натираешься кунжутным маслом?
— Чтобы быть приятным тебе.
Они только что вышли из купальни и прогуливались, чтобы остыть. Горячий каменный пол обжигал голые ступни Мари-Луйс. Приятный ветерок, проникавший в чуть приоткрытые створки окна, колыхал легкую воздушную ткань, в которую было окутано тело царицы.
— Я счастлива, что боги предали меня твоей власти, царь-солнце! Я не витаю в мире грез, а живу реальной жизнью…
Стены и потолок зала были отделаны резьбой по камню. В золоченых напольных светильниках горели свечи.
Мари-Луйс, не унимаясь, льстила Мурсилису, временами дивясь сама себе, что способна на такое. Изображала перед ним влюбленность. В душе она была довольна, что сумела чарами своими опутать этого жестокого и грубого властелина. Она уже вполне покорила его.
— О Мари-Луйс! — воздыхал Мурсилис. — О чудо! И отчего я прежде не встретился с тобой, прекраснейшая из прекрасных!..
Она гладила ему руку и приговаривала:
— Я — хмельное вино из пшена, сильно пьянящее! Я — жаренная в масле пшеница, попробуешь — сладкая, а есть станешь — горькая!