«Да вложи ты в его руку меч, Эпит-Анаит, и мечом этим да прольет он свою кровь».
При встрече с Мари-Луйс в глазах Наназити зажигается не просто страсть, а исступление.
— Ты красива и соблазнительна, царица армян!..
— Тебе-то что с того? — лукаво посмеивается в ответ Мари-Луйс.
— Видала, как укрощают диких телок и спаривают их затем с храмовыми бычками? — взъярился он. — Вот и тебя скоро так!..
— Дикая телка для вашего быка уже укрощена.
— Я прирежу его и принесу в жертву богине Иштар!
— Убей. Только прежде подумай, кто есть жертва: тот, кого приносят в жертву, или тот, кто приносит эту жертву?..
Вот такой бывала почти каждая их встреча, каждый разговор-перепалка на острие ножа, высекающая искры…
Забыть?.. Нет, не забудется.
Здесь, в Хаттушаше, по велению самого Мурсилиса триста пленников-армян связали всех вместе, и у них на глазах вырезали их детей. Страшная это была картина; малыши в предсмертных судорогах бились в лужах крови.
Один из пленников выкрикнул:
— Знай, царь Мурсилис, эту кровь ты не единожды оплатишь! Так и знай!..
И пленника вмиг изрубили на куски.
Забыть? Нет, не забудется.
* * *
Осень была на исходе.
Каранни спешил вступить в бой с войсками Мурсилиса. Но люди его совсем выбились из сил, и он разрешил сделать недолгую передышку. На привал остановились в узкой котловине.
— Дозорные доложили, что приметили вдали над горизонтом облако пыли, — сказал, подойдя к царевичу, Каш Бихуни.
У Каранни тревожно забилось сердце: кто знает, быть может, Мари-Луйс удалось бежать из плена?! О боги, хорошо бы, если так!.. И в душе разлилось такое тепло, такая радость от этой мысли. Как же он, оказывается, любит свою жену!
А перед глазами вдруг возник омерзительный Мурсилис. Каранни зажмурился. Видение сменилось. Теперь ему виделась Нуар… Может, умертвить ее?! Но зачем?.. Перекрыть живительный источник?.. А если жажда одолеет, чем ее утолить? Жажда ведь всегда подстерегает…
Облако пыли все приближалось и, наконец, как бы осело на дороге.
К царевичу подъехал старший сын Багарата Дола:
— Отец прислал из Арцаха табун лошадей для твоего войска, божественный! Он надеется, что ты окажешь ему честь, примешь их!
Каранни очнулся от дум, вскочил на коня и помчался туда, где опустилось облако пыли. Сын Багарата Дола поспешил за ним.
Табун был огромный — три тысячи лошадей. Все кони сбились в небольшой долине и беспокойно ржали, взрывая землю копытами и сотрясая небеса шумом и грохотом.
Арцахские конники и рабы при виде царевича пали в приветственном поклоне на землю, затем вскочили на коней и погнали их в расположение войска.