Царевич удалился. А вскоре после него в зал вошел воин и, распластавшись у ног царя, сообщил, что армяне отбили Нерик и захватили хеттский город Иштиттун.
Нежданная весть не сразу дошла до сознания присутствующих в зале. Она сначала как бы зазвенела, ударившись о каменные стены, увешанные шкурами и старинным оружием, а уж потом заполнила все пространство помещения…
— Армяне разрушили храм в Иштиттуне, статую богини Лелван! Они утверждают, что город этот в давние времена принадлежал им и теперь, мол, по праву отвоеван ими! И в заносчивости своей дошли до того, что грозятся обратить царство Мурсилиса в прах и развеять по ветру!..
Обстановка накалилась до предела.
Мари-Луйс думала только об одном: «Да сопутствует удача деяниям Каранни!..» Она не смотрела в сторону Таги-Усака, но представляла, какое ликование скрывает он сейчас под купеческой личиной.
Тишину взорвал голос царя:
— Да неужели все это правда?! Когда же он успел столько всего разрушить и так глубоко вклиниться в пределы моей страны?
Окружающие не осмелились ответить царю. Но тут он словно глас неба услышал. Кто-то как колом вколачивал ему в мозг: «В мире ничто не вечно. И Хаттушаш твой рано или поздно будет разрушен, может, людьми, а может, богами. Ничего от него не останется».
От всего этого царю Мурсилису было не по себе.
Мари-Луйс оставалась внешне спокойной. Она сумела, затянув Мурсилиса в сети своих чар, задержать его, отвлечь от мысли о необходимости идти войной против армян, пока не вернется Каранни. Теперь ей уже легче. О себе она не думает. Важно, что теперь перевес на их стороне и они непременно победят. Мари-Луйс уверена в этом. «Благодарю вас, о всесильные боги Мажан-Арамазд и Эпит-Анаит, за то, что вы помогли мне одурманить Мурсилиса, сделали этого страшного изверга мягче воска и бросили к ногам моим!»
Она взглядом дала понять Таги-Усаку, чтоб он удалился, и тот торопливо попятился к двери и вышел. На ковре остался открытый ларец эбенового дерева, в котором сверкали диковинные камни.
Мари-Луйс легким движением сбросила с плеча пурпур своей тоги, полуобнажив грудь, и стала ластиться к растерянно-беснующемуся Мурсилису, даже губами к нему потянулась.
— Не огорчайся, о великий, о божественный, возлюбленный властелин мой! — страстно нашептывала она ему. — Перед твоею мощью все падет! Я негодую вместе с тобой, узнав о случившемся, единственный мой, властелин души и тела моего! Положись на меня, я все сделаю для того, чтобы звезда твоего царства сияла подобно солнцу!..
Она сбросила с ног шитые золотом сандалии, дабы молиться босой, опустилась на колени и стала истово отбивать поклоны.