— Я направляю свое копье против богов и против тех людей, которые сеют ложь!..
Мари-Луйс вдруг посуровела… «Стоило ли принимать этого мятежника и затевать с ним беседу?» — подумалось ей. Но она ощущала, что перед ней человек сильный, наделенный разумом. В нем что-то есть, но таких надо убирать в первую очередь. В одном роднике не может быть и сладкой и горькой воды. Если спросить у этого гордеца, отчего у нас пустые души, он не ответит. Остается только смеяться и стенать. А где же при этом сотворившие нас боги? Ничто, даже преображение природы, не в силах изменить человеческой сущности. Каждое создание остается таким, каким оно сотворено, и не может выйти за пределы определенных ему природой границ…
Мари-Луйс вдруг улыбнулась.
— Ты вспомнила что-то необыкновенное, божественная? — спросил Арбок Перч.
— Давнюю историю, — сказала она доверительно. — Когда я уже была на выданье, меня повезли в храм богини Эпит-Анаит. Таков обычай, сказали мне, девушки из знатного сословия должны, прежде чем выйдут замуж, принести свою девственность на алтарь богов.
— Знаю, это отвратительный обычай. Он и сейчас кое-где соблюдается.
— Я не пожелала подчиниться такому установлению. Жрец-настоятель попытался запугать меня угрозами, дескать, небо обрушит небывалые беды на поля моего отца: они проржавеют от безводья и перестанут быть плодородными, а земли будущего супруга обернутся сплошной солью. И много еще чем запугивал, но я настояла на своем…
Царица умолкла и погрузилась в воспоминания…
Когда жрецы в том храме требовали, чтобы она пожертвовала своей девственностью, вдруг перед ней возник Таги-Усак, юный, прекрасный, в ореоле густых кудрей. «Пусть проржавеют земли твоего отца, Мари-Луйс, — сказал он ей, — пусть засолится почва на полях твоего будущего супруга, пусть рухнет мир, только ты не жертвуй собой!..»
Они тогда вдвоем убежали из храма. Помнится, она плакала, а Таги-Усак ее утешал…
И теперь тоже вдруг стеснило грудь, того и гляди, заплачет. Ведь он здесь сейчас, Таги-Усак, в Хагтариче! Зачем он здесь, совратитель моего спокойствия? Отчего не пал от руки разбойников, которыми кишмя кишат все дороги и тропы?!
Видно, никогда ей не избавиться ни от него, ни от мыслей о нем. Как ни старается, не может она его возненавидеть… Ну, а этого мятежника, что сидит перед ней, она разве ненавидит? Не сама ли желает того, чтобы он стал ее сподвижником? Желать-то желает. Но оковы, которые ее придавили, не столько душу опутали, сколько ноги. И мешают сделать желаемое действительным… Почему их нельзя разбить как идолищ в храмах?..