— С тем, что ты уже здесь, что разделалась со своими врагами. Я восхищен твоей решительностью. Арбок Перч представлял большую опасность для престола и для твоего царственного супруга.
Таги-Усак хотел было поцеловать царице руку, но она убрала ее и резко сказала:
— Лобызай мне ноги!
Он снова смиренно опустился на колени и коснулся губами носка ее обуви.
— Ты, я вижу, тоже вернулся?..
— Я пришел, чтобы испросить у тебя благословения… Сообразно твоему желанию…
— Мое желание заключается в том, чтобы ты впредь не показывался мне на глаза.
— Понимаю, — сказал он в ответ. — Таково желание царицы, сокрушительницы врагов, жестокой правительницы. Но по-иному думает Мари-Луйс — женщина. Другими чувствами полнится твое сердце, твоя плоть, твоя душа!..
— Прекрати!
— Ничего ты не в силах утаить от меня, — продолжал Таги-Усак. — О женщина, несчастное существо, восседающее на троне, ничего ты не скроешь!..
— О богиня Эпит-Анаит! — воскликнула в свою очередь Мари-Луйс. — И зачем ты только вселила в меня эту слабость!
— Твоя слабость от твоей человеческой сути. Не сердись, что отвечаю вместо богини, к которой ты обращала свой вопрос. И еще осмелюсь сказать, моя царица, что эта твоя слабость прекрасна и чиста, как воды Евфрата на заре…
Мари-Луйс долго была словно в дурмане. Но, придя наконец в себя, предложила Таги-Усаку сесть. Он опустился на низкую тахту против высокого кресла, в котором восседала царица, и показал ей маленькую лепную статуэтку, не больше чем палец.
— Вспомни, великая царица, этого божка, — сказал он тихо. — Ты подарила мне его, когда еще не была царицей Так вот он, твой бог, глаголет моими устами, что следует положить конец нашим страданиям.
Мари-Луйс долго смотрела на статуэтку.
— Удивляюсь, зачем ты хранил это бездушное творение.
— Из любви к тебе, о Мари-Луйс.
— Ко мне?!
— Из любви к моей царице…
— Вот так-то! И всегда ты обязан говорить только так.
Вошла прислужница и, поклонившись, пригласила к завтраку. Мари-Луйс поднялась и сделала знак Таги-Усаку, чтобы следовал за ней.
Они вошли в большой зал. По обе стороны от входа тянулись ряды тяжелых колонн. А противоположная относительно двери стена сплошь была увешана изображениями богов и священных животных.
Царица пригласила Таги-Усака за небольшой столик.
Они поели, выпили пива, и после затянувшегося молчания царица вдруг сказала:
— Говори же, Таги-Усак.
— Да нечего мне сказать.
Мари-Луйс сердито глянула на него.
— Так уж и нечего?.. Есть, безбожная душа. Наверняка есть. И я даже догадываюсь что. Да, да. Почитатель богов зла! Знаю, как ты, в надежде облагородить свою нечистую кровь, чего только не делал, чтобы обрести мою близость, близость возлюбленной дщери богини Эпит-Анаит. Но это тебе уже никогда не удастся. Потому что хоть ты человек и ученый, и по моей воле свободный, к тому же верховный жрец царского дома и усыпальницы царей, но был и останешься рабом. Слышишь, рабом!..