Я могу лишь предполагать, что именно после этого отец стал сотрудничать с альвами. Возможно, даже не подозревая, что его дочь выжила. А я… Я стала первой излечившейся. И в моей крови оказался естественный катализатор: минимальная частица реагента — камешек, который породил лавину реакции, оживив дракона.
Я не заметила, как заснула.
Столица бурлила. Новостные листки пестрели заголовками: «Из фонтана на рыночной площади угнали дракона», «Святая Себастьяна снизошла с небес, чтобы оставить послание», «Побег из тюрьмы или неисправное охранное заклинание?», «Последняя игра сезона по громобою, а у команды-лидера исчез капитан».
Тайная канцелярия быстро смогла утихомирить волнения, но гораздо тяжелее было успокоить разошедшихся репортеров. Те, почуяв сенсации, а значит, и гонорары, старались вовсю. Истории, похожие на правду и откровенно выдуманные, заполонили новостные листки.
Но эта шумиха обошла наш дом стороной. Фамилия Росс нигде не фигурировала. В отличие от Норвуд. Правда, род Вирмара не полоскали досужие сплетники. Зато имя Вира значилось в нескольких приказах.
Его высочество ясно дал понять, что своего верного врага видеть на территории империи не желает. Посему ректор был вынужден подписать приказ об отчислении адепта пятого курса факультета алхимии, прибывшего по обмену.
Я же, набравшись мужества, решила поговорить с Алекс, которая после случившегося не появлялась в университете. А когда пришла к ней домой, то увидела ее не в трауре, не разбитой, а… спокойной.
— Знаешь, Нари, я тебе не говорила. Никому не говорила… Но мой брат рвался к альвам не потому, что бредил их культурой. Хотя окружающие считали именно так. Нет. Просто только там отец не смог бы достать его. — Она сидела на диване, обхватив колени, и рассказывала впервые в жизни кому-то о том, что идеальная семья Лейрин была только фасадом.
Отца Алекс окружающие считали строгим, но справедливым. А на деле у эйра Лейрина случались вспышки неконтролируемого гнева. Особенно когда на работе были серьезные проблемы. И срывался он на домашних.
— Я лишь однажды испытала на себе его гнев, когда попалась под горячую руку. Он, используя дар, стал ломать мне кости. Ломать и тут же сращивать. Ломать и сращивать… А брату доставалось гораздо больше. Но знаешь, что самое страшное? Мы не могли ничего никому сказать. И сейчас я должна носить траур и скорбеть, но я не могу. Я радуюсь. Радуюсь и боюсь, что на людях не смогу скрыть эту радость.
— Алекс. Я знаю, каково это — выдержать дар твоего отца, — вырвалось у меня тогда откровенное признание.