— Ладно, раз так. Давай сходим, посмотрим. — Трофим, между прочим, часто недоумевал: что-то долго Нинка в девках сидит. Собою видная, рядом с ней наверняка не пожалеешь холостую жизнь. Он бы, например, не пожалел. Но как об этом скажешь? А ухаживать он вовсе не умел.
Они чинно сидели в зале, добросовестно смотрели на экран, Трофим угощал шоколадными конфетами — Нина терпеть их не могла, но не отказывалась, осторожно шелестя бумажками. После сеанса она говорить не могла — так липко, сладко было во рту. Хорошо хоть говорить не пришлось: Трофим разговора не затевал. До дому дошли молча. У калитки, протянув руку, он сказал:
— Спасибо за компанию, Нина. Вечер толковый вышел.
— До свидания, Троша. Тебе спасибо.
А вечер был в конце апреля теплый, темный, сухой; на завалинках пробилась трава, почки на лиственницах выпустили первые бледные иглы — витал над Преображенским хвойный дух, приняв в себя и тонкое, едва уловимое дыхание молодой травы. Нина постояла на крыльце, подышала, повздыхала и пошла в избу.
Через день уже Трофим караулил Нину.
— Нина, я подумал, долг платежом красен. Теперь у меня лишний билет. Пойдешь?
— Даже не знаю, Троша. Дома дел столько.
— Как же так, Нина? Должником-то нехорошо ходить. Совестно.
— Пожалеть, что ли, тебя? Ладно, всех дел не переделаешь. Пошли.
В этот раз он угощал ее лимонадом в клубном буфете, принародно, и Нина спиной чувствовала, как на них поглядывают поселковые бабы, и, кажется, слышала, как они перешептываются: «Вишь, в кино каждый день заладили».
Возвращаясь домой, он доверительно сообщил:
— Директор сегодня премию посулил. К маю. Думаю, мотор на лодку новый взять. На лодке любишь кататься?
— Люблю, но потихоньку. Чтоб ветер не сильно дул и не брызгалось.
У калитки опять пожал Нинину руку.
— Жалко, завтра картина та же. Больше ведь и ходить у нас некуда.
— Уж это точно. Или дома сиди, или в клубе.
— Жалко, что так, правда?
— А знаешь, Троша, если хочешь, приходи завтра к нам чай пить.
— Во сколько?
— Ну, часов в семь.
Чаевничал он у них теперь каждый вечер, ни одной новой картины они с Ниной не пропускали, и настал наконец день, когда Трофим торжественным, каким-то тугим, напружинившимся голосом сказал:
— Нина, мы должны быть вместе.
— Ой, Троша! Ты как… Ты так неожиданно… Я не думала, не знаю… Ой, ну как же это?!
— Нина, ты что-нибудь имеешь против меня?
— Что ты, Троша!
— Тогда решай. Согласна?
— Да. — Нина потупилась, каменно напряглась, ожидая, что вот сейчас Трофим обнимет ее, поцелует, начнутся жениховские вольности, к которым она еще не готова, не дай бог, не сдержится, оттолкнет — обнаружится ее холодное, расчетливое сердце — Трофим поймет, обидится, и все на том и кончится.