Волосы взбила…
Красавица.
Но до чего скучна!
Ему ныне отчет полугодовой сводный писать, по раскрываемости и причинах, мешающих оную раскрываемость сделать полною, как сего требовало пятое предписание. Акт опять же о ревизии подвалов, где хранилище улик располагалось, но отчего-то плавно переросло во хранилище всякоего хлама… со Стешковского объяснительную стребовать в письменной форме, раз уж в устной он понять не способен, что актору королевскому нельзя в подштанниках на столе выплясывать. Нет, Себастьян понимал, что спор — дело такое, но все ж могли бы стол подобрать в харчевне простой, а они, ироды клятые, в «Золотую перепелку» поперлись…
В обеденный час.
…а обедала в «Перепелке» публика почтеннейшая, и теперь Себастьяну предстояло объяснить этой публике…
Голова заныла.
— Ты меня не слушаешь! — Ольгерда губки надула. — Тебе от меня одно надо!
— А то… — помимо трубного голоса панна Гжижмоская обладала на редкость тонким слухом. — С тебя помимо этого одного и взять-то больше нечего!
— Себастьян, скажи ей!
На личике Ольгерды проступили алые пятна. Нехорошо получается, но… Себастьян вздохнул и предложил:
— Давай, я извозчика вызову?
…к счастью, телефонный аппарат в доме панны Гжижмовской имелся, что, собственно говоря, и стало найглавнейшим аргументом в пользу выбора этой квартиры.
— Ты… — Ольгерда вскочила, позволив одеялу соскользнуть. Нагая, она была прекрасна, но ныне эта красота оставила Себастьян равнодушным. Мысленно он подбирал формулировки для развернутого ответа… — Ты меня не любишь…
В темных очах заблестели слезы.
— Не люблю, — вынужден был признать Себастьян.
— Что?!
— Что слышала, — отозвалась панна Гжижмовска. — Не любит он тебя.
Запахло табаком.
— Ты… ты вот так говоришь об этом?! — ресницы дрожали, щеки пылали, но было в этом пылании что-то такое, нарочитое, театральное.
— А как ему об этом говорить? — заскрипело старое кресло. — Не будь дурой, иди домой. Хоть выспишься…
Это предложение не лишено было здравого смысла, но Ольгерда и здравый смысл не слишком-то сочетались. И в голову Себастьяна полетела хрустальная пепельница, а следом за ней — тарелка с недоеденным виноградом…
…Ольгерда покинула дом с первыми лучами солнца.
— Зачем вы так? — Себастьян спустился.
Спать больше не хотелось. Да и не наспишься на мокрой кровати — Ольгерда вывернула на нее вазу с тюльпанами и на несчастных цветах еще попрыгала…
— Как? — панна Гжижмовска раскаяния явно не испытывала.
— Не знаю, — Себастьян вытащил из волос куриное перо.
Подушкам от Ольгерды тоже досталось.
— Как узнаешь, скажешь, — панна Гжижмовска указала на второй стул, рядом с махоньким кофейным столиком.