Таровицкая легко перепрыгнула через канавку, в которой мокла давно издохшая крыса. Серый, изъеденный червями трупик, не интересовал даже грачей.
— …тетка себе сирот набрала, чтоб побольше дали. Только она все одно их погонит после. Ну или сдаст куда… — он замолчал, когда перед Лизаветой возникла вдруг простоволосая женщина в простом, но чистом платье.
— Боярыня! — завыла она громко. — Милости прошу…
И за ручку цапнула, плюхнулась на колени и давай целовать…
— Больные есть? — Одовецкая тронула мальчишку за плечо.
— Агась… здоровых нетути, только один дядька Хостей, да и он на спину жалится, и кашляет кровью, сдохнет скоро…
— Ах ты… — женщина попыталась, не вставая с колен, ухватить пацаненка за ухо. — Иродово отродье!
— А чего? Сама говорила, что сдохнет…
— Куда полезла?! — раздался истошный бабий визг. — Людечки добрые, что ж это деется… Сабычиха барынек встречает…
— А не твово ума дела! Сиротинушек пожалейте… голодные сидят…
Лизавета огляделась. Люди подходили. Большей частью женщины, многие — с детьми. И все серые, какие-то задымленные и дымом пропахшие, будто бы он, угольный, ядовитый, не собирался отпускать своих жертв даже в Арсиноре.
Одовецкая тронула амулет.
Таровицкая подобралась… а толпа… толпа сходилась, и вот уже человеческие голоса сплелись в один вой, в котором слышались и мольба, и гнев, и обида. Женщины толкались, иные норовили выпихнуть детей вперед, кто-то тряс грязным младенчиком, и Лизавета не была уверена, что живым.
Она, сама завороженная происходящим, сделала снимок.
И еще один.
И… плевать, что статейка не про дворцовые скандалы, но это… нельзя молчать про такое. Рядом же город, другие люди, и пусть не все богаты, но есть же те, которые могут помочь… должны быть.
Она очнулась, когда из толпы полетел камень, ударился в щит, и тот пошел рябью. А в руках Таровицкой вспыхнуло пламя, заставив толпу отступить. Лизавета схватила княжну за руку, удивляясь, до чего та холодна. А ведь боится… по-человечески, по-простому боится вот этих всех, понимая, что если толпа ударит…
— Тихо! — будто со стороны Лизавета услышала свой голос.
Так говорил папенька, когда случилось ему деревенских осаживать. И услышали. Замолчали.
— Кто здесь за старшего? — главное, держаться уверенно.
И не позволить Таровицкой спалить кого.
Вперед вытолкнули грузного мужчину. Седой, с пожженным лицом, он ступал, опираясь на кривую палку, то и дело останавливаясь, вздыхая.
А на плечо легла ладонь Одовецкой.
— Я помогу…
К ноге же жался давешний мальчонка, и Лизавета странным образом слышала, как дико, суматошно колотится его сердце.