Отчего ж не взглянуть.
Он, лишенный по ночному времени обычного своего одеяния, гляделся еще более жалко, нежели в нем. В ломаных линиях его фигуры угадывались и прежняя сила, и виделось нынешнее бессилие. Иссохшая рука. Тонкая нога. И запах камфоры, смешанной с травами. Впрочем, с лица отец Святозар стал выглядеть поприличней.
— Благодарю вас, — сказал он, когда Димитрий подал ему рясу.
— Не за что…
Он помог Бужеву облачиться и спросил:
— А вы ничего… не ощутили.
Тот покачал головой.
— Мне прописали снотворное. И, признаюсь, я был настолько слаб, что принял его. К сожалению… они начали возвращаться.
Он заковылял, опираясь на плечо Димитрия.
…а суда не избежать, и пусть будет он не публичным, но все одно состоится, ибо за совершенные преступления срока давности нету. И Бужев не может о том не знать. Да и… не надеется он на милосердие, скорее уж, глядя на то, как идет он, на скупые движения, на изуродованное лицо, появляется мысль, что именно смерть и примет за милосердие.
За искупление.
Впрочем, более до самых покоев цесаревича Бужев не произнес ни слова. Лишь остановился у казаков, которые все еще стояли, вылупившись в темноту.
Он коснулся пальцами лба старшего.
Прислушался.
Нахмурился.
И произнес:
— Это душевники.
— Кто?
Святозар покачал головой, мол, потом.
— Я сниму, но… им надобно к целителям, а лучше вовсе от дворца. Подобное воздействие не проходит бесследно.
Что он сделал, Димитрий не понял. Почувствовал слабый, на грани восприятия, всплеск силы, и казаки рухнули на пол.
— Это не страшно. Просто мышцы свело. Видимо, стоят они так давненько, часов несколько как минимум. Душевники воздействуют на разум, но у тела он собственный… кликните кого к ним.
— Умрут?
— Нет, но мучится судорогами будут. Кровь застоялась.
Ничего, пускай помучаются, ибо пока посторонним здесь делать нечего. А казаки… Димитрий на них был зол невероятно. Пусть и понимал, что вины их в случившемся нет. Амулеты ментальной защиты так и остались нетронутыми…
…а может, рыжую привести? Что у нее за силы…
Вот именно.
Что за силы? И если она пустырь к жизни возродить способна, может ли она усыпить двух здоровых мужиков? Вот то-то же… и пусть вечер нынешний, да и половину ночи рыжая провела при собственной Димитрия особе, но…
…а если и ему внушили?
Нет, этак вовсе обезуметь можно. Был вечер. И посиделки. И допрос, к слову, ничего не давший. И поцелуй был. И пощечина, от которой щека ныла. Димитрий потрогал ее и сам себе улыбнулся, хотя, видит Бог, ситуация к смеху не располагала совершенно.
Девица наличествовала.
Лежала себе, пусть и прикрытая простыней. Лешек сидел здесь же, в креслице. В белой рубахе и портках, босой, растрепанный, вид он имел совершенно не царский. Сабля лежала у ног. Руками Лешек вцепился в волосы. Он раскачивался и губы шевелились, будто цесаревич беседовал с кем-то, Димитрию невидимым. Впрочем, он встрепенулся и сказал: