— А ты его…
— Привычка, — повинилась Авдотья. — У нас там без оружия не больно погуляешь. Я и пальнула со страху в воздух. А после сказала, что, если батюшка не заткнется и людей не успокоит, то… его на тот свет отправлю.
Она тяжко вздохнула.
— Думаешь, жаловаться будут?
— Будут, — уверенно сказала Лизавета и взяла подругу за руку. — Но и пускай… ничего они не добьются.
— До тетки точно дойдет… а она папеньке отпишется…
— И что?
— И ничего, — Авдотья мазнула ладонью по глазам. — Ты права, ничего… я живая, Снежка тоже. И души отпустила, сказала, что крепко их привязали.
Она потянулась за туфлями и, надев их, добавила:
— А еще сказала, что за Одовецкой много стоит, только над ними у Снежки силы нет. Так что передай там, пусть побережется.
Лешек разложил бумаги на столе.
Кабинет его, на самом деле преогромный, выходящий окнами на реку, по которой все также, степенно, неторопливо ползли крохотные пароходики, казался небольшим. Во многом происходило это из-за шкафов из красного дерева. Выполненные массивными, они давно уже, еще до появления цесаревича, сроднились с этими, дубового колера, стенами. Поистерлась слегка позолота на ручках, поблекли надписи. И лишь черный бюст папы Римского, стоявший в кабинете еще со времен смуты, казалось, был не подвержен времени.
Пара колонн уходили в узорчатый потолок.
Спускалась на цепях преогромная люстра, подаренная в позапрошлом году купеческой гильдией. Поблескивали зеркала, слегка прикрытые тканью. А огромные столы скрывались под горами бумаг.
— Мне вот любопытно, — Димитрий поднял одну, пробежался взглядом и отправил в мусорную корзину, где, по его мнению, этаким доносам самое место было. — Ты здесь порядок когда-нибудь наведешь?
— Когда-нибудь наведу.
Корзина была переполнена, как и чаша Лешекова терпения. Он ерзал, то пытаясь распрямиться, то сгибаясь, но осторожно, дабы модные узкие брючки не треснули. И понимание, что вот эту красоту еще весь вечер терпеть, раздражало несказанно.
— Что у тебя? — он отложил тросточку и не без удовольствия расстегнул пугивички на пиджаке. Пуговички были узорчатыми, отделанными каменьями, и оттого, верно, весьма и весьма неудобными.
— У меня… список у меня, — Димитрий устроился на кушетке.
Укрытая в алькове меж двух колонн, она была стара, слегка скрипуча, но меж тем весьма любима. Помнится, на ней еще император в годы молодые отдыхать изволил.
— Если взять старые рода, то на счастье наше, их осталось не так много.
— Их и было не так много, — счел нужным уточнить Лешек, отправляя тросточку под кресло. Сам же он лег на ковер, раскинувши руки. — Ты говори, говори, а мне настроиться надо… представляешь, казаки еще двоих красавиц отловили, что собирались проникнуть в опочивальню. Угадай, зачем?