…минуту.
И еще одну.
Он в постели, а комната под пологом, и никто не услышит, не узнает.
— А еще говорят, что Навойский давно про все знает, но царицу слушает, потому как, во-первых, любовник…
Стрежницкий фыркнул, хоть от этого и стало больно. Мазь впиталась, а может, просто утратила чудесные свойства свои, главное, глазницу дергало и жгло.
И дерганье это передавалось в пальцы.
А еще мешалась подлюсенькая мыслишка, что теперь-то ни одна девица не взглянет на Стрежницкого не то, чтобы с любовью, хотя бы с симпатией. Нет, женитьбе это не помешает — раз уж матушке обещался, надобно слово держать, — не такие уроды супруг себе покупали, однако…
Обидно, да.
— …а во-вторых, сам завороженный. Вот и скрывает смерти…
Плохо.
Очень плохо.
Если слухи ходят, то кто-то их распускает.
— А еще что говорят?
Она подошла и присела на постель, положила холодную ладошку на лоб и покачала головой:
— Вы так себя и вправду умучите… у вас жар, знаете?
— Пройдет.
— А то… папенькин полковой целитель тоже говорил, мол, все проходит… особенно со смертью. Покойники, они вообще на редкость здоровый народец. И чего улыбаетесь?
— От вас цитронами пахнет.
— Это туалетная вода такая, — пояснила Авдотья. — Лежите, я мало что умею, но…
…и сила ее холодная, с цитроновым ароматом.
— …скоро смуте быть. Я папеньке отписала, потому как местным у меня веры нет. И вы князю передайте, что Пружанские всегда короне верны были. И будут.
Сила уходила в тело, и то отзывалось, молодело, сердце треклятое, возомнившее себя вдруг пребольным, застучало веселей. А Авдотья уходить не спешила, сидела, разглядывала и хмурилась.
— Раньше вы меня не замечали, — пожаловалась вдруг она.
— Вам уехать надобно.
— Бросьте… — она осторожно коснулась шрама. — Больно?
— Больно.
Признаваться в том было не стыдно. Почему-то…
— Отсюда… если все так, то смута зреет…
— Скорее уж зреют ее… что? Вы ведь не папенька мой, который думает, будто у меня в голове шпильки и цветочки. Она еще кое-что любопытное сказала. Мол, скоро придет истинный царь… а главное, сама не знает, откуда эта мысль в голове взялась. Так что, передай там…
Передаст.
Всенепременно.
В огромной парадной зале собралось народу преизрядно. И Лизавета сполна ощутила на себе пристальное это внимание. Вот кто-то пялится через стеклышко лорнета, вот наклоняется, бросает слова, навряд ли добрые, кивает, кривится в улыбке. Кто-то, не скрывая ленивого любопытства, разглядывает конкурсанток и одинаковые их наряды, вне сомнений, станут хорошим поводом для насмешек.
— Улыбайтесь, — велел князь, который вновь нацепил обличье человечка ничтожного, и теперь, кажется, сполна наслаждался спектаклем. Он шел, слегка прихрамывая, сутулясь, то и дело спотыкаясь. И создавалось престранное впечатление, будто бы это Лизавета тянула за собой его, а не наоборот.