Князь передал Лизавету фрейлине, незнакомой, но с лицом одновременно строгим и усталым, а напоследок сказал:
— Не вздумайте разгуливать в одиночестве…
— Вы ведь навестите меня? — тихо поинтересовалась Лизавета, а фрейлина сделала вид, будто не слышит этакого возмутительного предложения.
— Если приглашаете…
И усмехнулся этак, с пониманием. Вот что за человек! У нее щеки вспыхнули, наверняка сие не осталось незамеченным.
Стоило князю удалиться, как Марфа Залесская бросила:
— Могли бы кавалера поискать поприличней, — она сама в синем платье с белым воротничком гляделась юной и прелестной, и наверняка без труда сыскала бы кавалера, а то и двух или трех, и потому на девиц попроще, с запросами невеликими, взирала с искренним недоумением.
— Мне и такой сойдет, — примирительно отозвалась Лизавета. И поискала взглядом Одовецкую.
Или Таровицкую.
Или Авдотью… правда та, похоже, запаздывала. И… надобно будет предупредить, а то ведь… нехорошее предчувствие шевельнулось в груди и притихло, когда Авдотья решительным широким шагом вошла в зал.
— Боже, до чего груба… — прошептала Марфа. — Как она вообще сюда попала…
— Призраки говорят, — Снежка возникла за спиной и коснулась золотых волос девицы, — что красота скоротечна…
Та побелела и…
— Призраки? — шепотом поинтересовалась Лизавета.
— Они и вправду говорят. Иногда. И бывает, что даже со мной, — Снежка по-прежнему глядела мимо людей, будто задумавшись о своем, важном. — Но люди говорят больше. И часто — пустое… ты знаешь, здесь стало больше призраков. Я их чувствую, но они прячутся.
— И что делать?
Та пожала плечами.
— Искать… сегодня… им плохо, я слышу. Они взывают о помощи, но я не уверена… — она покусала губу. — Мне, наверное, нужно кому-то рассказать.
Ага, и Лизавета даже знала, кому именно.
Однако затрубили трубы, золоченые двери распахнулись, пропуская Ее императорское Величество.
— Кто-то хочет нарушить правильность мира, — голос Снежки был едва слышен. — А у меня от этого голова болит.
Его императорское Высочество спустились в подземелья.
Не в те, которые были знакомы и дворцовой челяди, почитай, обжиты, заполнены, что винными бочками, что копчениями, что иным каким хламом, который люди полагали нужным. И даже не в те, что находилась под опекою особого ведомства, использовавшего оные подземелья для собственных, порой не самого приятного свойства надобностей. И даже не в те, что находились ниже, словно бы отделяя мир людской от иного.
Лешек потянул воздух, сыроватый, отчего-то пропахший колбасами и еще копченою рыбой, но все равно затхлый, гниловатый.