Или не очень.
— А моя-то, — шепотом произнесла девица, раскатывая по прилавку тугую рульку кружева. — Моя-то давече так и сказала… мол, надобно со столицы съезжать, потому как во дворце неладно…
— И что?
Вторая девица щупала сукно, ибо поручено было ей выбрать какое получше, но не слишком дорого: хозяйка намеревалась самолично справить прислуге платье одинаковое, чтоб дом ее выглядел не хуже иных. А то ходят комнатные девки каждая в своем, что уж о горничных говорить.
— И ничего… сынок ейный, сама понимаешь, не больно радый. Невесту себе все искал, примерялся… только кому он нужен, — девица сморщила носик. — Тоже мне, благородный, а сопли рукавом вытирает.
— Разве ж в этом дело?
Шерстяное сукно было отменного качества, тонкое, легкое и цвета красивого, темно-синего, правда, и стоило изрядно: на такое хозяйка точно не согласится.
— Не в этом… только и денег у них кот наплакал. Поместье старое, землица худая, народишко по войне разбежался. Сидят в долгах. Думали, женитьбой дело поправить, да на такого жениха никто и не глядит, — девица взялась за следующую рульку. Кружево ей нравилось, а приказчик, лукаво подмигивавший, и того больше. Правда, не настолько, чтоб о приличиях забыть. — Небось, нам уж сколько не платили…
Она дернула плечиком.
— Вчерась маменьку уговаривал погодить, а она ему, что никак погодить нельзя, что вот-вот смута будет, потому как неможно честным людям змею терпеть.
Приказчик крутанул тугой ус и достал еще кружева.
Купить, может, и не купят, но девка была очень хороша, миловидна, собой кругла… отчего б не порадовать?
— Он у ней все в гусары рвался. Сам махонький, кривенький, а туда же, воевать… так и сказал ей, мол, жизнь отдам за царя-батюшку…
— А она?
— А она его клюкой по хребтине, мол, разве ж это царь, когда он замороченный? Вот придет время, поднимут змеиную кровь на колья, и тогда-то…
Приказчик нахмурился.
Этакие разговоры были… неправильными, более того, отчетливо несло от них крамолой, которая ему в лавке была совершенно без надобности.
…трактир «Три пескаря» славился своею кухней на всю слободу. Умели здесь готовить и пирожки из тонкого полупрозрачного теста, которое на зубах хрустело, а начинка во рту таяла, будто не мясная. И тонкие лепешки с сырною начинкой. И баранину на огне да с травами, и рыбу всяко-разную. Вот и заглядвал люд степенный, купеческий, попробовать ушицы осетровой да белорыбицы, запеченной на огне открытом. Заодно за едою и разговоры велись.
И дела сами собой ладились.
Не иначе, волшебством.
Вот и ныне почтеннейший Кельм Смудсон, которому в Арсиноре случалось бывать не в первый раз, а потому порядки местные были ему распрекрасно знакомы, изволил вкушать горячую разваристую рыбью похлебку. К ней подавали пироги с зайчатиной и кислую капусту, в которой виднелись бубины алой ягоды. Кельм ел и, казалось, всецело был занят исключительно этим, преважнейшим, делом. А потому на человечка, скользнувшего за стол, он глянул пренеодобрительно.