Как-то пошловато звучит. Впрочем, девица тряхнула рыжею гривой и заявила:
— Я не опасаюсь. Я просто… — она вздохнула и указала на чемодан. — На конкурс вот… сказали быть, я явилась… а никто не встречает…
Она стукнула по чемодану пяткою, будто желая пришпорить, но тот остался недвижим.
— Позволите взглянуть на ваше приглашение?
Ситуация была по меньшей мере неоднозначной. А главное, приглашение девица протянула. Настоящее. На гербовой бумаге, сдобренное печатью и личной подписью княгини Игерьиной, которая была наилучшею рекомендацией.
— Гм, — сказал князь.
А девица вновь вздохнула и, убравши приглашение в ридикюль, произнесла этак, задумчиво:
— Сдается, мне здесь не слишком рады…
…самый страшный человек в Империи — а Лизавета сразу узнала князя Навойского, — выглядел утомленным и несколько помятым. Оставалось лишь догадываться, что понадобилось князю в кустах — Лизавета отчаянно гнала прочь трусливую мыслишку, что он следил именно за нею, неким прехитрым способом догадавшись о ее с Соломоном Вихстаховичем планах.
Тогда ее просто не пустили бы…
И… целого князя для какой-то газетчицы… нет, это чересчур.
Но князь был.
Стоял вот, разглядывая Лизавету. И выражение лица такое, непонятненькое, на нем и скука, и легкая брезгливость, и раздражение… а сам-то вовсе не так уж и грозен.
Тощеват, конечно.
Угловат.
Грубоват с лица. Оно вовсе какое-то неправильное, будто наспех сделано. Нос массивен и переносица дважды искривлена, отчего нос глядится размазанным по лицу. Нависает он клювом над узкими губами. Щеки впалые.
Скулы острые.
А подбородок и вовсе тяжелый, будто у другого человека украденный. Вот глаза светлые у него, добрые… Лизавета моргнула, избавляясь от морока.
Добрые?
Какая доброта у этого… этого… опричника… помнится, в прошлом году он самолично княгиню Михайловскую задерживал и препроводил не в Белый стан, куда издревле помещали особ дворянского звания, а в самую обыкновенную тюрьму.
Скандал был страшный…
После, сказывали, лично и удавил Михайловскую. А состояние ее немалое реквизировал в пользу казны.
…и бунт на Воложке он усмирял, а бунтовщиков, сказывали, лично казнил, хотя мог бы перед расстрельной командой поставить.
…и еще…
— Гм, — князь потер подбородок, на котором проступила темная щетина. Вот ведь, сам мастью светлый, а щетина темная… может, красится?
Мысль, определенно, была прекрамольнейшей.
— Интересно, — приглашение Лизавете он вернул и, окинувши взглядом аллею — а взгляд переменился, сделался цепким, превнимательным, — сказал: — Позволите вас проводить?
Лизавета кивнула и, вспомнивши тетушкины наставления, ответила: