…а если…
…если Лешек не нужен? Скажем, сгинет он вместе с батюшкой и матушкой, будто и не было? Несчастье? Несомненное. Смута? Вот она, за воротами, и память о ней свежа, а потому и страх жив, что вернется, пролетит кровавым колесом по землям Империи.
И власть манит.
Безвластие пугает.
А тут… документик старинный, мол, вот она кровь…
…нет, людей обмануть можно, но не родовой артефакт. Ему до бумаг, что поддельных, что истинных дела нет. Он кровь читает.
— И я бы не обратила внимания, — меж тем продолжила княжна, расправляя юбки, — когда б не было это сказано мне… и не только мне… знаешь, она Снежку обозвала нелюдью. Мол, от них все беды…
— А Снежка что?
— Ничего. Будто и не услышала. Она странная. И я не понимаю, зачем она здесь…
— Затем, зачем и все…
— За корону воевать? — прижалась к папенькиному плечу. — Давай уедем? Плюнем на все и уедем… небось, что бы ни случилось, дома отобъемся… ты маг, я маг… маменька, опять же… а против трех огневиков ни одно войско не устоит… и зимы у нас суровые.
— А…
— Одовецкой письмецо напишешь. Хотя бы про то, что деньги ее нам без надобности… лежат вон, пусть распоряжается…
— А Империя?
— Что с нею? Стояла без нас, и простоит еще… а мне страшно.
— Мне тоже, — Дубыня Таровицкий поцеловал дочь в макушку. — Именно потому нельзя все бросать… а ты не кривись. Попытайся поговорить с Аглаей. Я слышал, она девица неглупая. Авось, подружитесь.
По тому, как фыркнула Солнцелика было ясно: не верит.
Димитрий тоже не поверил.
Но заметочку сделал. На всякий случай.
Статейка исчезла в шкатулке, и Лизавета вздохнула. Завтра уже появится… а там… вот ладно бы только статейка, ее любой, почитай, при толике воображения написать мог. Снимки же — дело иное… искать будут, кто сделал?
Всенепременно.
Вопрос лишь в том, сколь старательно. И хотелось бы думать, что эти бабьи дрязги не сочтут делом, стоящим внимания. Правда, что-то подсказывало: на этакое везение рассчитывать не след.
Сперва проверят слуг, после и до красавиц дело дойдет… а Лизавета, как ни крути, за «Сплетником» значится. И найдут, и… что будет?
В вину ей поставить нечего, ибо пишет она правду, но вот с конкурса уберут, тут и думать нечего. Не всякая правда людям приятна.
Впрочем, долго грустить Лизавета не умела и, убрав шкатулку в секретер, закрыла ящичек. А ключик в белье спрятала. Неудобно, холодненький и остренький, зато надежно. Она оглядела себя, расправила юбки и решительно вышла из комнаты.
В конце концов, никто не говорил, что по дворцу нельзя гулять.
А раз не говорили, что нельзя, то выходит, можно.