— Я сказал, что не желаю ссоры… меня обозвали трусом и кинули перчатку в лицо. Все это…
…дурно выглядит.
Кто-то узнал, что Стрежницкий на контору работает?
Маловероятно… он давно уже заработал вполне определенную репутацию человека в высшей степени испорченного.
Гуляка.
Бретер. Повеса.
Пьяница и хам, который позволяет себе слишком много, особенно в отношении дам…
— И что делать собираешься?
— Выходить… сам понимаешь, иначе никак.
О да, здесь простят многое, но не трусость, да и образа, который создавался столь тщательно, жаль.
— Постараюсь его не убить.
— Будь осторожен, — все же не стоит недооценивать противника, тем паче такого, о котором известно до крайности мало.
Стрежницкий склонил голову и уточнил:
— Если все-таки…
— Сам в живых останься. С остальным разберемся.
Что ж… убивать Стрежницкий не любил, слишком уж многое видел, чтобы относиться к смерти легко, однако при нужде церемониться не станет. И это успокаивало.
Слегка.
Все ж не любил князь Навойский непонятного.
И вот, выпроводив Стрежицкого, Димитрий спешил дворцовыми коридорами, надеясь лично присутствовать при завтраке. И что характерно, он почти успел, когда перед ним возникла давешняя рыжая и схватила за руку.
— Стойте, — велела она строго. — Мне нужен целитель. Немедленно.
— Зачем? — благо, Димитрий вспомнил, что пребывает ныне в роли и даже успел слегка напрячься: а ну как узнан будет?
— Девушке плохо, — рыжая указала на залу. — Там…
И когда он шагнул, вновь за рукав дернула:
— Целитель нужен.
Нужен или нет, это Димитрий сам решит. Он лишь искренне надеялся, что Лизавета несколько преувеличивает… мало ли, сомлел кто или…
…или покрылся красной воспаленной кожей, которую украшала россыпь белесых пузырей. Девушка стояла, чуть разведя руки, мрачно на них поглядывая — пальцы отекли, как и сами ладони, сделавшись больше похожими на подушки.
— Твою ж… — Димитрий добавил пару слов из тех, которые в приличном обществе произносить не принято. И разломив тревожную булавку, бросил вызов целителю. Он лишь надеялся, что медлить тот не станет: у девицы опухли не только руки. Щеки ее раздуло, шея сделалась огромна…
— Полный… — согласилась девица меланхолично. — Лизаветка, а я тут не околею часом… а то знобит как-то?
— Дышать можешь?
Девица хотела было кивнуть, но передумала.
— Могу.
Губы ее раздуло, а глаза почти исчезли в складках кожи. И что за… а ведь Димитрий предупреждал, что так и будет. Разве ж слушали? Конечно… девицы благородных родов… до пакостей не опустятся.
…первым явился Лешек.
Просто открылась дверь, ведущая в обеденную залу, выпуская цесаревича, за которым с видом мрачным и решительным — выволочку они сочли несправедливой, что и стремились показать ныне всему свету — следовали казаки.