Со стороны леса налетел резкий ветер. Перепуганно зашепталась листва вяза. Из-за вершин деревьев торчал острым серпом месяц. Восток начал светлеть.
На улице показались два человека. Шеркей хотел уже юркнуть во двор: мало ли что могут подумать люди, увидев его в такую пору на улице. Но, вглядевшись, узнал Каньдюков. Походку старика за версту отличить можно. Он резко отбрасывает руки в стороны, точно разгребает перед собой воздух.
— Что, не приходила? — в один голос спросили Каньдюки.
— Нет еще, нет. Видать, у брата она.
— Срам, срам! — заахала сватья. — Нямась вернулся. Разгневался — страсть! Подойти нельзя! Строго-настрого приказал привести ее.
— И не сомневайтесь, не сомневайтесь. Я уже пошел к брату, да услышал крики вон с той стороны и остановился.
— Говорил я ведь тебе, что кричит кто-то. Да. А ты все не верила, — сердито сказал Каньдюк жене.
— Да и не перечила я тебе вовсе. Сказала просто, что не слышу. Что ты все взъедаешься?
— А коли уши заложены, так меня слушай, а не спорь. Да. Ты и молодой, помнится мне, глуховата была.
Каньдюк все еще не мог забыть, как отчитывала его Алиме днем.
— Идем-ка, сват, в дом, — обратился он к Шеркею. — Что пеньками-то торчать?
Зайдя в избу, Шеркей схватился было за веник, но сразу отбросил. Неудобно мести при гостях. Лампу зажигать не стали. В комнате уже трепетала тревожная, таинственная голубизна рассвета.
Разговор не вязался. Каньдюк сидел нахохлившись, раздраженно постукивал ногой по полу. Алиме каждую минуту горестно вздыхала, качала головой, бормотала: «Срам, срам…»
Шеркей украдкой наблюдал за ними, напряженно морщил лоб. Наконец он решительно сказал:
— Вы посидите тут, а я пойду. Без нее не вернусь, не сомневайтесь. Мое слово верное.
Они не проронили ни слова. Только Каньдюк многозначительно взглянул из-под насупленных бровей: соображай, мол, сам, иначе добра не жди.
Шеркей вышел на улицу, пробормотал молитву, прося Пюлеха умилостивить брата. Вдруг со стороны оврага донеслись голоса. Взглянул туда: по мосту, тесно сгрудившись, двигалась толпа. Сразу же узнал Тимрука, который шел впереди всех.
— Так и знал, так и знал, — проворчал Шеркей. — Рыщет все. Какую-то новую потеху-распотеху нашел. Для всякой бочки затычка. Проучить надо хорошенько, чтобы не шатался до утра.
— Папа! — резанул по сердцу пронзительный голос сына.
— Что?
Отец торопливо зашагал навстречу.
— Вот!.. — крикнул Тимрук, когда он подошел поближе, и захлебнулся рыданиями.
Ширтан Имед, который всегда ходил, браво развернув плечи и гордо вскинув красивую голову, шел по-стариковски, сгорбившись, съежившись. Правая рука его комкала солдатскую фуражку. Рядом еле волочил ноги Элендей, тоже с обнаженной головой. Бисмилле! Кого же это несут?