Ильяса не утешило это объяснение. Он продолжал плакать.
— Утри сопли-то, утри! Я, я его убил. Малахай тебе к зиме сошью. Все польза будет.
Мальчик уткнул мокрое от слез личико в ладони, захлебываясь рыданиями, выбежал во двор.
— Ты белены объелся, что ли? Словно отравой какой напоил тебя Каньдюк. С того дня все в себя не придешь, бесишься и бесишься с утра до вечера. Вчера хлеб в сундук спрятал, нынче кота убил, а завтра, глядишь, и кому-нибудь из нас черед дойдет.
По столу с громким стуком рассыпались выпавшие из рук жены ложки.
— Ладно, не фырчи! Довольно, довольно мне указывать. Не вашего ума дело! — прикрикнул Шеркей, наклоняясь над лоханью, чтобы умыться.
Через минуту снова послышался его раздраженный голос:
— А полотенце где?
— Неужели и куриную слепоту Каньдюк на тебя напустил? В руках ведь оно у тебя!
— Не это, не это, а старое! Ведь еще не истерлось оно, не истерлось. Сами ослепли, ничего не видите.
— Старым мы посуду вытираем.
— Для посуды мочалка, мочалка сгодится. И так может обсохнуть. Не бережете вещи. Все прахом идет. Как в прорву какую сыплется.
Он несколько раз промокнул лицо уголком полотенца. Лицо осталось мокрым. Чтобы оно скорей обсохло, Шеркей замотал головой. Потом он пошел в чулан и вернулся с караваем. Отрезал краюху — положил себе. Два тоненьких, прогибающихся ломтя разделил пополам, кусочки разложил на столе. Собрал все до единой крошки и отправил в рот. Каравай отнес в чулан.
Когда Шеркей вышел, мать и дочь переглянулись и рассмеялись, но при его появлении сразу притихли.
Глава семейства, насупясь, сел за стол. Кивком головы пригласил домочадцев.
Не ахти как вкусна забеленная снятым молоком похлебка, но Шеркей хлебал ее жадно, торопливо, громко пыхтя и чавкая. Тимрук не отставал от отца. Сэлиме ела медленно, словно была не в родном доме, а в гостях. Все угрюмо молчали.
Пришел Тухтар. Хозяйка радушно пригласила его к столу.
— Спасибо, я уже перекусил.
Он, конечно, отказывался из вежливости, и Сайдэ хотела повторить приглашение, но Шеркей так злобно взглянул на жену, что она промолчала.
Сэлиме не поднимала глаз, щеки ее горели. Никто, кроме Тухтара, не заметил этого.
— Так вот что, — икнул Шеркей. — Сходи-ка, братец, в кузню. Надо заменить у бороны деревянные зубья на железные.
— Ладно. Я видел, кузня работает. Вовсю стучат. А что это у вас за ывоз стоит под воротами, а на нем всякая всячина наложена?
— Какой ывоз?
— Я тоже видела, — подтвердила Сэлиме. — Наверно, ребятишки играли и бросили.
— А мне думается, околдовали вас, вот что! — не согласился Тухтар.