— И-эх! — послышался в ответ протяжный стон. — Если бы меня, меня только поколотило, бога благодарил бы, всю жизнь благодарил. Рожь, рожь побило! Колоска живого нет!
Казалось, Шеркей вот-вот разрыдается.
Каньдюк неторопливо слез с иноходца.
— Вытри грязь хоть. Еле узнал тебя. Всю деревню перепугаешь. Да.
Шеркей начал приводить себя в порядок.
— Так, значит, всю и выбило?
Каньдюк сочувственно вздохнул.
— И не спрашивай, и не спрашивай, Каньдюк бабай. Вроде и не сеял я ржи в нынешнем году, не сеял.
— Да… Но куда же от судьбы денешься? Мою тоже потравило. Но не очень. Слава Пюлеху, есть еще куда серп всунуть. Да.
Расстроенный Шеркей не обратил внимания на ложь Каньдюка.
— Тут делать больше нечего, братец. Идем-ка домой.
И они пошли в сторону деревни.
Каньдюк расспрашивал Шеркея о жизни, и тот, тронутый вниманием и участием, начал изливать душу, перечисляя свои бесчисленные беды и нужды. Старик важно шел по дороге, а Шеркей семенил по обочине. Жидкая грязь проступала между пальцами его босых ног, густела, свертывалась в комки, которые время от времени срывались и со смачным причмоком шлепались на землю.
Поведал Шеркей и о том, как хотели его околдовать.
— Не помогла, не помогла мне Шербиге. Не сумела отвести несчастье, не постаралась как следует. Ворожила, ворожила, а все без толку.
— Будет еще толк! — вступился за ворожею Каньдюк. — Не можем мы, братец, знать тех путей, по которым судьба приводит к нам счастье. Да. — Он немного подумал и добавил: — А дом-то у тебя совсем плох стал. Шел я как-то мимо, видел. Надо новый ставить. Обязательно надо. Нельзя такому человеку, как ты, жить в эдакой клетушке.
— И-эх! Одни мечты, одни мечты это. Хотел прикопить хлебушка на продажу. А теперь уж не скопишь, нет. Замучили нехватки, заели просто, загрызли. Семь дыр заткнуть нужно, а потом еще семь раз по семьдесят семь. А затычка для одной только есть.
— Нелегко тебе, братец, нелегко. Да. Гляжу на тебя — сердце кровью обливается. Всегда я уважал тебя, всегда. Не подумай только, что это слова одни. Я тебе и делом готов помочь. Да. Для хорошего человека рубаху последнюю сниму. Такое уж у меня правило. Да.
— Эх, дедушка Каньдюк, стоит ли говорить об этом, стоит ли…
— Если я говорю, то стоит. Не привык зря языком рот обметать.
Шеркей украдкой бросил на Каньдюка испытующий взгляд. Нет, богатей вроде не шутил.
— Ну что же ты молчишь?
— Рехмет, рехмет. Обойдусь, обойдусь как-нибудь. Не достал лошади, так уздечку достану. Хе-хе-хе… Мало ли в деревне таких горемычных, как я?! Что же ты им всем помогать будешь?