— Куда же столько? Два окна всего тут.
— Вот и хорошо. Меньше стирать придется. Всегда чистые в запасе будут. Ох, люблю я все белое, чистое! Кровать передвинуть придется. Хорошо бы новую сделать… До чего же уютная горница у нас будет!..
Сэлиме говорила так уверенно, как будто она завтра поселится в этом доме. Тухтар перестал хмуриться, но тревога не покинула его.
— Присядь со мной рядом, Сэлиме.
Она шагнула к скамье, но, вспомнив, зачем сюда пришла, велела ему поскорее собираться.
— Да минутку всего посиди. Сколько уже не виделись…
Сэлиме присела и сразу же поднялась:
— Ну вот, я твое желание выполнила. Теперь ты мое должен. Мы тут болтаем, а мама ждет. Неудобно. Пошли. Увидимся еще, не в последний раз прихожу.
Тухтар неохотно поднялся. В приоткрытую дверь прошмыгнула собака. Поласкалась у его ног, отошла в угол и улеглась, положив длинную морду на мохнатые лапы.
— Ой, какая большущая выросла! — удивилась Сэлиме. — Чулай! Иди сюда, иди.
Пес доверчиво подошел.
— Молодец, Чулаюшка, умница! Знаешь свою хозяйку. Красивый ты у нас, глаза умные, прямо как у человека. А есть ты хочешь? А?
— Что ты! — послышался голос Тухтара. — Знаешь, как я его кормлю!
«Чем же ты его кормишь? — мысленно спросила девушка. — У самого есть нечего. И хлеб, и картошка у нас остались». Она опустила голову, тяжело вздохнула.
— А наш вот отец кота убил, чтобы не объедал. Эх, рыжий, рыжий… Игрун был…
— И как это только можно? Иль жалости в сердце нет?
— Какал жалость… Ободрал шкуру — и рад. Нехорошо, правда, так говорить о родном отце. Но думается мне, что и человека он не пожалеет. Была бы лишь шкура… Как ты думаешь?
— Не знаю, Сэлиме, никогда раньше не думал я плохо о твоем отце. Никогда. Добрым его считал. А сейчас… И не знаю, что сказать…
— Добрым считал? Не знаешь еще ты его. Век от него сердечного слова не услышишь. Бесчувственный он, словно валун. Мама говорит, что все мужчины такие.
— Мужчины не любят нежничать.
— Да не об этом я говорю. Сама не люблю зализанных телят. Дикий он. Ничто его не трогает, не радует. Только богатство. И во сне, и наяву о нем лишь и думает. Зависть его ест поедом… Ну да ладно об этом. Идем. Мама небось изволновалась.
Они вышли на улицу. Верхушка леса купалась в золоте заката. С полей возвращались стаи галок. Насытившиеся птицы летели низко, медленно. Зловеще взмахивали в пепельном небе черные крылья.
«Вот раскаркались, проклятые», — подумал Тухтар, и в груди его разлился холодок недоброго предчувствия.
Сайдэ встретила гостя, держа в одной руке полотенце, а в другой — фартук. Она выгоняла из избы мух.