― Это здесь, сэр, ― констебль без надобности сказал Кейну, показав жестом в направлении дыры.
Кейн подошел к месту и заглянул за край, чтобы исследовать сцену преступления. А затем, он застыл.
― Что это? ― старший инспектор резко развернулся к Брэдшоу. ― Какого дьявола происходит?
Брэдшоу был позади него и не имел никакой возможности узнать, о чем тот говорит. Он мог только наблюдать, как инспектор Пикок шагнул вперед и посмотрел вниз в яму.
― Ты, должно быть, разыгрываешь меня?
Затем констебль Йен Брэдшоу тоже шагнул вперед, почти потеряв равновесие на мягкой кучке земли. Он заглянул вниз в яму, вырытую экскаватором, но не мог понять, что за вид его поприветствовал.
***
Мэри Кольер не верила в шестое чувство, но некая форма предчувствия, должно быть, привлекла ее к заднему окну тем полуднем, именно тогда, когда начали прибывать полицейские машины.
Старый дом приходского священника возвышался над школьными полями, располагаясь на выходе скалистых пород на самой верхушке Черч Лейн, что рядом с церковью Святого Михаила. Дом использовался поколениями клириков, пока церковь Англии не решила, что может получить больше денег, продав место, и переселив викария (прим.: в православной церкви: помощник епископа, епископ без епархии; в протестантской церкви: помощник священника) в непритязательный домик у подножия холма. Мэри жила здесь сначала со своим отцом, когда тот был викарием Грейт Мидлтона, а затем со своим мужем, когда тот стал директором старой младшей школы. Генри каким-то образом удалось наскрести денег, чтобы приобрести дом. Муж Мэри был уже мертв как двадцать лет, а ее отец ― сорок, но для людей Грейт Мидлтона, которые все еще казалось относились к ней со смесью мягкого почтения и подозрения, Мэри всегда была дочерью викария или же женой директора, но никогда отдельной личностью.
Мэри часто наблюдала, как дети собираются стайками на игровых полях во время перемен или шумно высыпают из здания, чтобы отправиться домой. Амбициозный, саморекламирующий себя модернист директор почти всегда оказывался в местной газете последние дни; полный грандиозных идей, но не чета ее Генри. Тот был настоящим учителем и благовидным директором. А этот же был ни рыба, ни мясо, как сказал бы ее отец.
Скрюченные, поврежденные артритом пальцы одной руки схватили тяжелую бархатную портьеру для поддержки, на случай, если ее старые ноги предадут ее. Она наблюдала за тем, как мужчины целеустремленно шли к яркому, темно-коричневому шраму, вырезанному на поле этим утром. Назовите это инстинктом, назовите предчувствием или призраком их прошлого, но, что бы это ни было, Мэри Кольер наблюдала за событиями, разворачивающимися перед ней, с печальным, тяжелым сердцем и растущим чувством тревоги.