— Уверен, пока мы тут разговариваем, агенты твоего дяди уже расследуют этот вопрос, однако сомневаюсь, что раскопают что-то убедительное. — Цирюльник Нортон пожал плечами. — Целесообразнее облечь тебя в броню, что обеспечит защиту на всем этапе коронации, чем тратить время на беспокойство, гадая, кто же там хочет твоей смерти. Все они хотят. Но как только придешь к власти, они сойдут с тропы покушений и пойдут более ухищренной тропкой лебезения. Таков порядок вещей.
— Но раз они собираются отступить сразу, как только я стану Черной Папессой, чего целую неделю выжидать коронации? — спросила Джирелла, обуреваемая праведным гневом, вызванным трусостью слуг Обманщика. Она б уважала их больше, если б и далее подсылали своих убийц, хоть весь период ее правления, а не уходили в подковерную борьбу.
— Это не просто бюрократия, уверяю тебя. — Цирюльник Нортон оперся о замшелый стол, на котором она сидела. — Формально, твоя коронация началась в тот самый момент, когда ты переступила порог этой комнаты. Опоздав, должен заметить, но в целости и сохранности, что главное, и худшая опасность уже миновала. Конечно, при условии, что о своей непорочности ты говорила правду.
— Что-что, простите? — ощетинилась Джирелла. Что это за намеки такие? Как она могла солгать его всемилости?
— Я удостоверяюсь ради твое же блага, — произнес он заговорщицки. — Если у тебя в прошлом имелись какие прегрешения, мы можем… прибегнуть к альтернативным мерам. Но если ты и впрямь не вкусила плотских утех, то придержемся традиции и подвергнем тебя Мытарству Эбенового призрака. Это решающее испытание на непорочность и вынести его способен лишь соответствующий священному сану первосвященника.
— Я с готовностью принимаю любые предложенные вами испытания. — надменно заявила Джирелла. — Я избрана Падшей Матерью, и бояться мне нечего.
— Ну что ж, еще поглядим, — сказал он со странноватой улыбочкой на устах. — Не следует подходить к сему мытарству с беспечностью, Джирелла. Ведь оно полностью изменит тебя, превратит из обычной девочки в… нечто иное. В храм божественного, как выразилась бы Цепь.
— Я готова.
— Опыт окажется не из приятных, — продолжал предупреждать цирюльник Нортон. — И если переживешь, уже не будешь полноценным человеком. Станешь невосприимчивой к любой известной смертному отраве, но зато каждая капля собственной крови ли, желчи ли, слюны или же мочи уподобится смертельному яду. Твое тело не потерпит плотской любви — ты останешься девственницей до конца своих дней.
— Говорю же, я готова, — повторила Джирелла, вспоминая, как одной прошлогодней летней ночью страстно желала коснуться Ектении, лежа у той в койке. Как девушка поддразнивала ее напоминаниями о том, что похоть — священная добродетель… и как убежала к себе в кровать, подстегнутая внезапным порывом остаться чистой. Теперь-то она знала источник возникновения этого инстинкта, и возблагодарила Падшую Матерь за мудрость. Кому знать и воплощать похоть лучше, как не тому, кто так и не осуществил свое желание?