Я долго не выговаривала букву «Р», до пяти лет точно. Папанька меня даже еврейкой называл, я помню это. Но однажды прибегаю к родителям и ору во всю глотку:
— Р-р-р-рыба! Р-р-р-рыба! Р-р-р-рыба!
— Ба, наша еврейка по-русски заговорила! И кто Инночку научил?
— Деда Вавила.
— Вавила на тебя кисель пролила?
— Нет, Вавила р-р-рыбу ловила.
— Селёдку?
— Нет, не водку, а камбалу.
— И чё?
— Жар-р-рила она её.
— И?
— Сказала, что мне не даст, пока я не скажу «р-р-рыба».
— Ах, ты наша рыбка!
— Я больше не евлейка?
— Еврейка, еврейка! А скажи-ка, дочь, «корейка».
— Колейка.
— Правильно, у нас узкоколейка. А скажи ещё раз «рыба».
— Р-р-р-рыба! Р-р-р-рыба! Р-р-р-рыба!
— Ух, наша! Сахалиночка. Ну и что, поела ты камбалы у деда?
— Забыла.
— Ну беги, беги, поешь.
А камбала у нас особая, северная. Это на юге острова её на сковородку «бух» нечищеной и она шкворчит, урчит — жарится. Во Мгачах всё не так: сначала надо взять нож, плоскогубцы, надеть на руки садовые перчатки, и наматывая пупырчатую колючую кожу на плоскогубцы, снять её с рыбы. А уж потом кидать на сковородку белое мясо и слушать как оно шкворчит. Только что выловленная камбала — это, ох, какая вкуснотища! Я пошла её есть к деду Вавиле. Зря что ли мы с ним её ловили? А вы слюну поглотайте, поглотайте! Она вам ещё пригодиться — на власть плевать да всяко-разно обзывать…
Ай люли, люли, люли,
к нам приплыли караси,
караси да щуки
на горе да на муки.
Заболела я. Лежу под одеялом, кряхчу, температурю. Подходит Иван Вавилович, трогает мой лоб и многозначительно произносит:
— Ссыт, пердит, кашляет, серет — простудилась босая!
Он всех достал этой фразой, даже когда дед сляжет, то и ему то же самое поёт: «простудилась босая».
Хочу кинуть в похабника подушкой, но не могу. Дюже обидно за эти самые «ссыт, пердит…». Из последних сил кричу на него мамкиными словами:
— Не переноси с больной головы на здоровую! — а заканчиваю уже бабушкиной репликой. — Лучше бы грелку принёс, чем языком чесать!
Папа Ваня мощится и уходит. А через пять минут возвращается с кошкой Маруськой, обёрнутой в полотенце и укладывает её мне под бок:
— На, грейся, да смотри, не зарази животное, а то будете вместе ссать, пердеть кашлять и серить — мол, простудились босые!
Мой маленький кулачок высовывается из одеяла и хочет пригрозить отцу, но смягчив гнев на милость: «Что с него взять, дурака?» — всего лишь крутит пальцем у виска.