Съешь трески от желудочной тоски
1978 год. В «Третьем» продовольственном магазине всегда небольшая очередь, он один на весь Восток, и до него пёхать и пёхать: кому-то даже три километра, а нам с мамкой — километр. Нет, ну люди и на автобусах к нему едут, кое-кто и вовсе рядом живёт, а Зубковы пешком ходят, уж больно остановка неудобно расположена: нам до неё в обратную сторону прилично так пройти ещё надо.
И вот я стою, рассматриваю витрины, скучаю, изучаю названия и цены, вижу, лежит огромная серая рыбина, а на срезе белое мясо. Ну явно выловлена не из нашего побережья. По крайней мере, я не её пробовала. Читаю:
— «Теска, 1кг — 70 коп», — и дёргаю мать за рукав. — А что это за рыба такая, треска? Давай треску купим.
Мать как представила, что на всякую хренотень четыре рубля угрохает, ведь рыбины лежат по пять килограмм, не меньше, то ей чуть дурно ни стало.
— Инн, иди побегай! Треска — это… она на вкус… ну как дерево жевать. Тебе палтус взять горячего или холодного копчения?
— Холодного.
Я люблю холодного копчения, а родичи горячего и причём головы. Палтус мы также не ловим сами, его выуживают рыбаки-профессионалы, коптят в Алексанровске-Сахалинском и привозят к нам во Мгачи. Валентина Николаевна покупает два солидных куска палтуса (1кг — 1 руб 30 коп) и много ещё чего, и мы выходим на улицу. А назад, как ни крути, надо ехать автобусом. Ничего, мать попросит водителя остановится у нашего дома. Вот так мы и жили: ели рыбу, ту что сами поймали и ту, которую выловили на больших кораблях. А кошкам? Не, наша семья кошку кормила со своего стола да со своей рыбалки. Но я видела, как ленивые на рыбную ловлю бабки закупали маленькую мойву… килограммами!
Но вот прошло немного лет (не веков),
ходил у Ильмень берегов
Михаил Горбачев красивый
и своей невиданной силой
съел всё, что на полках лежало,
ещё просит — ему, дескать, мало.
1988 год. Прибегает к нам в гости тётя Нина. С бутылкой, разумеется. А закусывать особо и нечем, ведь всё что наловлено, то впервой черёд и съедено. Пока я взрослела, рыбы у наших берегов становилось всё меньше и меньше. Вот ведь заковырка какая! Но Нинка Петровна хитро щурится и говорит: