Оливия была поражена тем, что они сумели собрать все свои вещи: куртки, обувь, голубые резиновые сапожки — ничего не забыли. Лицо у Энн было каменное, Крис заискивал перед ней, старался быть полезным. Наконец они были готовы к отъезду, и Оливия надела куртку, чтобы проводить их до машины. Джек тоже пошел провожать, и Кристофер снова заговорил с ним, стоя у задней дверцы, — вести должна была Энн, — лицо у сына, отметила Оливия, было добродушным, и он даже улыбался Джеку. Когда всех детей пристегнули, Крис подошел к матери и как бы обнял ее, почти к ней не прикасаясь:
— Пока, мама.
— До свидания, Крис, — ответила Оливия.
Следом и Энн обняла ее, не слишком пылко, и сказала:
— Спасибо, Оливия.
И они покатили прочь.
* * *
Лишь когда Оливия обнаружила красный шарф, который она связала маленькому Генри, — кончик его высовывался из-под дивана в гостиной, — она ощутила нечто похожее на страх. Наклонившись, она подобрала шарфик и понесла его на кухню, где, положив руки на стол, сидел Джек. Затем, открыв входную дверь, Оливия сунула шарф в мусорное ведро, стоявшее у крыльца. Вернувшись в дом, она села напротив Джека:
— Ну и что?
— Ну и что, — утешительным тоном ответил Джек, накрыл ее руку ладонью в старческих пигментных пятнышках и подмигнул хитро: — Сдается, мы теперь знаем, кто у них в семье носит штаны.
— Ее мать недавно умерла, — сказала Оливия. — Она горюет.
Но руку выдернула. Жуткая правда обрушилась на нее, оглушила, ошеломила: она потерпела провал — катастрофический. Должно быть, она множила ошибки годами, не сознавая того. У нее нет семьи — такой, как у других людей. К другим людям приезжают дети, гостят подолгу, болтают с родителями, смеются, а внуки сидят на коленях у бабушек, и они вместе ездят куда-нибудь и развлекаются, вместе едят и целуются, прощаясь. Оливия наблюдала такое во многих домах. Взять, к примеру, ее подругу Эдит — до того, как она перекочевала в заведение для престарелых, дети регулярно навещали ее. Наверняка они куда лучше проводили время, чем Оливия в минувшие три дня. И ведь произошло это не без причины, не как гром среди ясного неба. Оливия толком не понимала, в чем ее вина, но все дело было в ней, она это спровоцировала. И это длилось годами — возможно, всю ее жизнь, как теперь узнаешь? Она сидела напротив Джека — неподвижная — и чувствовала себя так, будто прожила жизнь вслепую.
— Джек?
— Да, Оливия?
Но она лишь помотала головой. Ни за что не расскажет она Джеку, как она переполошилась, когда Энн орала на ее сына, и о догадке, осенившей ее только что: Энн не впервые орала на мужа на людях. В темной бездне отношений иногда бывают просветы, словно ветром на секунду приоткрывает дверь в темный сарай и ты случайно видишь нечто, не предназначенное для чужих глаз…