А потом она словно куда-то провалилась. И с этого момента до самого своего пробуждения на рассвете ничего не видела, ничего не слышала, ничего не чувствовала…
Внезапно совсем рядом раздался громкий храп. Ксюша скосила глаза и, ужаснувшись, увидела на соседней подушке голову Семена.
Из его разинутой пасти несло как из помойки. Но не это было самое ужасное. Семен лежал навзничь совершенно голый, демонстрируя все свои прелести.
Внезапно Ксюша поняла, что и на ней нет ни нитки. У нее мороз прошел по коже. Тут и догадки было строить нечего — она этой ночью переспала с Семеном. Как такое могло случиться, Ксюша не знала.
Это ее так потрясло, что даже тяжелое похмелье куда-то отступило. Она сжалась в комочек, со страхом ожидая, что вот сейчас войдет Олекса Иванович и все поймет. Что он сделает тогда? Ведь ее убить за это мало.
Ксюша затравленно осмотрелась, но, кроме разоренного, неубранного стола, от которого разило кислятиной, с постели ничего не было видно. Тогда она, стараясь не дышать, начала осторожно выбираться из-под одеяла. Но когда ступни Ксюши коснулись холодного пола, волосатая лапа ухватила ее за плечо.
— Куда? — прохрипел Семен. — А ну ляжь назад!
— Да я это… — пискнула она. — Я прибраться хотела.
— Успеешь!
Семен приподнял Ксюшу обеими руками, усадил сверху на себя и стал ерзать, стараясь войти в нее. Охваченная смятением, она попыталась вывернуться, а когда это не удалось, в панике схватила со стола подвернувшийся под руку ножик и замахнулась.
— Чего? — изумился Семен. — Сдурела?… Ну ударь, ударь. Бей, говорю!..
Она не смогла ударить. Ножик выпал из рук на меховую грудь Семена. Тот хрипло рассмеялся.
— А я тебя за это накажу! — сказал Семен, подминая ее под себя. — Ох, накажу сейчас! Век не забудешь!..
Олекса Иванович никогда не тратился на ласки. Но уж не был таким зверем, как этот Семен. Он будто старался порвать Ксюшу на части. В первые мгновения ей показалось, что вот сейчас-то она все-таки умрет. Но не умерла. А дальше…
Увы, она знала, как будет дальше, и ненавидела себя за это. Ксюша и к Олексе Ивановичу не испытывала физического влечения. И если б он так не подавлял ее одним своим взглядом, ни за что бы не стала заниматься с ним этим. Но Ксюшино тело словно жило отдельной жизнью. Стоило лишь начать — и оно, проклятое тело, сразу ощущало желанную, непобедимую сладость. Ксюша будто бы со стороны видела, как оно извивается, подается навстречу, прося продолжать, продолжать без конца.
То же самое происходило с ней и теперь, хотя Семен был ей отвратителен до тошноты. Когда наконец он оставил ее в покое, Ксюша тихонько заплакала.