Тем временем, Сибитов совершал очередной марафон по собственной комнате. Он знал, что скоро вернется Мартюк, и, возможно Стопко, и нарушат его единение. Моторщик пытался убежать от собственных мыслей, измеряя расстояние от кровати до кровати шагами. Курить не хотелось. И это его тоже пугало. Во всех непонятных ситуациях, которых за службу у Сибитова набралось бы лишь парочку, он стремительно бежал на улицк курить. Сейчас же эта привычка ему категорически отказывала. Спонтанно приостанавливаясь на пару секунд, он вспоминал события сегодняшнего дня, пытаясь отвести мысли от беглянки: он не ел сегодня… сегодня были первые похороны, на которых он не подслушивал слова сослуживцев… он не навел справки о новой поступившей… он не спросил результаты вылазки Б-19… В общем, все что делал он сегодня — противоречило уставу. Сибитов отмахивался от всего этого, и просто ждал, пока усталость свалит его с ног. Но усталость, как и сон не приходила.
Остановившись у своей кровати, он услышал, как дверной замок открывается. Подсознательно он обрадовался — ведь сейчас зайдет кто-нибудь из его соседей, и, значит, прекратит его одинокое брожение по комнате. На пороге показались Мартюк и Стопко, все также весел обсуждавшие какую-то новость. При виде Сибитова, они сжались и, молча, разошлись по своим кроватям. Сибитов погасил свет, лег и закрыл глаза.
Прошло полчаса. Сон никак не приходил к нему. Ворочаясь со стороны в сторону, моторщик пересчитал, пожалуй, всех возможных овец, пересказал весь устав, мысленно пересмотрел все карты. Ничего. Даже намека на дрем не пришло, хотя Стопко и Мартюк уже во всю храпели. Находиться в комнате ему стало невыносимо тяжело. Поднявшись с кровати, и упершись локтями о колени, Сибитов решил идти в штаб, чтобы перепроверить все данные о разведке за сегодня. Прихватив с собой чай, он отправился в инвентарную.
Майская ночь полнилась свежим прохладным воздухом. В этом сонном пейзаже уже ничего не напоминало о действии войны. Она ушла вместе с палящим солнцем, чтобы на рассвете, как феникс, восстать вновь. Суматоха и брожение солдат закончилась — все мирно спали. Один лишь Сибитов слонялся из угла в угол, и никак не мог дойти до инвентарной. Дорогу он знал, но ноги наотрез отказывались туда идти. Моторщик несколько раз останавливался, курил, мысленно заставлял себя идти по выбранному маршруту. Оставшись в одиночестве, он жалел о том, что ушел из комнаты, ведь сон как —никак мог вернуться.
Проходя мимо общежития, он вспомнил о стене, заинтересовавшей беглянку. Странно, Сибитов никогда не замечал эту стену, и поэтому, даже себе не смог ответить на тот ее вопрос. Подойдя поближе к тыльной уличной стороне столовой, моторщик с интересом разглядел заинтересовавшее ее сооружение. Как оказалось, это была обычная стена от некогда стоявшего здесь здания. Оно, по-видимому, во время бомбежки 2016 года и защитило собой общежитие, взяв на себя весь огневой удар противника. Если бы не эта непонятная война, и не это непонятное положение между тремя бывшими союзными державами, можно было сказать, что стену просто не успели достроить — так ровно и укладисто в ней были сложены кирпичи. Но все же, к некоторым из них не хватало пары. Сибитов, далекий от романтической картины миры, внезапно для себя осознал, что бывшее целым здание, не виновато в своей смерти. Оно защитило другое, то, которое сейчас дало кров нескольким десяткам людей. Как бы это глупо не звучало, никто не виноват в этой непонятной войне из жильцов общежития. Они стали заложниками положения, так, как это канувшее в лету здание, стало заложником бомбежки. Моторщик, так рьяно гнавший от себя мысли о мире во всем мире, вдруг понял, что он лишний на этой войне. Все — лишние. Он стал винтиков вражды каких-то мифических идеологий о демократии, противостояний насилию, надуманных иллюзий о честности и справедливости. Все они — одесские гарнизоны, рязанские войска, брестские полка; Все они — Захаренко, Ивановы, Тарасовы — все просто лишние здесь, в этой непонятной войне. Все эти миллионы жизней стали мертвыми душами войны. И одним из них, был сам Сибитов.