Захаренко, тем временем, остановился покурить около спорт будки. Она смотрела на него изможденными глазами, и судорожно старалась вспомнить, хоть что-нибудь, предшествующее крикам вороны в разбомбленном здании.
— Шо смотришь, дочка? — спросил Захаренко
— Как вас зовут? — неожиданно прохрипела она.
— Сам прихожу. А тебе на что мое имя?
— Я не знаю, как к вам обращаться…
— На что тебе? — смачно затягиваясь и пытаясь сделать кольца дыма, пробормотал солдат. — Федором Васильевичем зови, если понадоблюсь
— Федор Васильевич, я не знаю кто я, кто вы и где мы находимся. Я не знаю, как здесь оказалась я и куда вы меня ведете, — истошным хрипом раздался ее голос, — я прошу вас, расскажите мне, я ничего не могу вспомнить.
— Слышь, какая умная. Вы все здесь ничего не знаете, а в Чернигове, оказываетесь случайно. Спасу от вас нет. Целыми толпами ломитесь из своей Белоруссии через нашу землю к Киеву, что бы оттуда — в Молдову, где вас цыгане эти не тронут. Что не выезд — то облава. Искать вас уже надоело! — докурив, пробормотал Захаренко. — Ты давай тут, сопли не разводи. Вам уже вера кончилась. Все не помните кто и откуда, а потом нашим моторщикам все докладываете.
— Я правда не знаю, кто я… — растерянно прошумела она, глядя, как Захаренко уже стучится в дверь, где было написано расписание выдачи лыжного оборудования.
— Разрешите войти — прозвучал грозным его бас. — Ребят, я тут вам еще одну привез.
— Да е-мое, каждый вечер Васильевич! — откинувшись на стуле и перемешивая чай, раздался голос Стопко. Он выглядел словно переросший от стероидов подросток с детским лицом. Из-за двери показалась еще одна мужская фигура, больше подобная на стереотипного солдата. Форма ему явно шла, и, возможно поэтому, он единственный не снимал ее в этой душной комнатушке, заваленной проводами, датчиками и маленькими экранами. Этой фигурой был Мартюк. Он, также как и Стопко, перемешивал ложкой сахар в огромной чашке. Ей показалось странным, что здесь, где, судя по всему, шла война, у солдата была обычная чашка с рисунком коровы из детского мультика. Мартюк прошелся вдоль стоящего посреди будки стола, и остановился в дверях, внимательно рассматривая новую посетительницу.
— Как тебя зовут, лупоглазая? — спросил он.
— Говорит, что не знает, — перебивая ее, сказал Захаренко.
— Ага. Не знает! — раздался звук с другого конца комнаты, сменяющий посербывание.
— Так в том то и дело, Стопко, говорит, что не знает!
— Не по правилам разговариваете, господин Захаренко! — вальяжно и надменно произнесло третье лицо, не замеченное ни ей, ни самим адресатом. В самом углу сидел Сибитов, раскачиваясь на стуле и перебирая в руках кубик Рубика, на котором отсутствовало половина цветных фрагментов. Он выглядел намного старше своих соседей по будке, но что-то детское и отталкивающее было в его взгляде, наклоне головы, позе, да и в принципе в нем. Он поднялся со стула, задержав его рукой от падения, и двинулся в ее сторону.