— Не убивайся ты так, ты им не могу помочь — бормотал, бродя по комнате Остапенко. Он привык уже видеть слезы взрослых мужиков, но никак не мог выработать в себе стойкую реакцию на них. Даже было где-то стыдно перед ними, ведь он успел уберечь своих, а они — нет. Ведь он получал письма с ненавистными фразами в свой адрес, а они — со словами утешения от оставшихся в живых родственников. Так было и сейчас. Захаренко получил письмо от своего старшего брата Петра Васильевича, оставшегося в Донецке. Тот писал, что дети Федора попали под очередной обстрел, а жена Надежда — погибла от бомбы, закинутой кем-то в жилой дом. Все трое ребятишек — 15-летняя Аня, 13-летний Антон и 5-летняя София, были убиты с разницей в несколько минут. Рота старшего пыталась защитить город, но, непонятно кто, как и все непонятное в этой войне, сумел прорваться в осажденное поселение, и расстрелять часть мирных жителей. Кроме Анечки, Антошки и Софийки погибло еще 38 человек, ставших живым и непреднамеренным щитом родного Донецка. Надежда видела смерть своих детей. Она без толку слонялась по пахнувшему порохом городу и искала смерть. Так уж вышло, что смерть нашла ее первой. Придя в дом к своей, умершей еще до войны, свекрови, Надежда осталась там, и, спустя, несколько часов, приняла бомбежный обстрел. Все дома опаленного Донецка остались без крыш, с одними стенами, а дом четы Захаренко был стерт с лица Земли. Вместо него появился огромный котлован, где ни мебели, ни тел не осталось.
— Уйди, — не поднимая глаз, простонал Захаренко.
Остапенко понимал, что сейчас не лучшее время для разъяснения понятия субординация. Он взял старый бушлат и вышел на улицу.
Спустя пару минут, в его комнату постучали. Захаренко, застывший на коленях в тупом исступленье, не слышал стука, как и не видел того, что к ними зашел Мартюк.
— Захаренко!
— Что?
— Ты письмо получил с Донецка?
— Уйди…
— Тебе Сибитов приказал беглянку в карцер сопроводить… Ну ладно, я сам доведу…
— Стой. Где она?
— У нас в будке
— Я доведу…
Она так и осталась стоять в пороге бывшего склада спортивного инвентаря. Ютясь на крошечном уголке комнаты, она жадно цеплялась взглядом за каждый миллиметр пространства. Сибитов и Стопко демонстративно пытались ее не замечать. Они были заняты просмотром карты, и разметкой ее между «Мухой» и «Стрекозой». Она же, сперва, наблюдала за движением часовой стрелки, которая перешла от полвторого ночи к четверти третьего, затем — прильнула взором к непонятной тарахтящей машине, а потом, буквально уставилась на чашку с коровкой, где остывший чай уже успел оставить темные разводы. Все это время, она пыталась вспомнить, как здесь оказалась. Но, чем больше она напрягалась, тем сильнее сгустки памяти отдалялись от нее, превращая все отдельные события сегодняшнего вечера в одну точку, точку не возврата. КПД от ее усилий не было никакого — лишь изредка вновь кровоточила рана на голове. Сначала, она хотела попросить новых для нее людей о помощи, но потом поняла — что помощи ждать не от кого.