«Беззубая старуха, диво лесное…»
Есть дом на окраине северного поселка Пинега. Скромные занавески на окнах, скромные цветы за занавесками, стены, обитые вагонкой, — пройдешь мимо и не заметишь… Здесь сто лет назад московская артистка, собирательница фольклора Ольга Эрастовна Озаровская впервые встретилась с крошечной старушкой-нищенкой по кличке «Махонька».
Весь июнь 1915 года Озаровская ходила по пинежским деревням, перебиралась из дома в дом, толковала со старухами — нет ли у них песен, былин, заговоров? — и самое интересное записывала в тетрадь или на восковой валик фонографа. Чего только не встретила она на пути! И все же жадность исследователя, смутное ощущение, что она ходит вокруг до около настоящей «жилы», не давали ей покоя. Хотелось встретить что-то редкостное, диковинное, первозданное.
И вот однажды утром…
Об этой встрече Ольга Эрастовна рассказывала так:
«Должно быть, это мне снится. Утренний сон, когда в открытую дверь жаркой горницы тянет с повети холодок, так сладок.
Послышалось, будто старческий голос поет что-то, и приснился прекрасный сон о сказительнице былин.
Да нет, не сон!
У Прасковьюшки кто-то сидит и поет. Срываюсь с постели и слушаю под дверью. Былина! Былина!
Поглядываю: на лавочке крошечная сказочная старушка поет, и с увлечением, о «Кострюке, сыне Демрюкове», поет и прерывает себя горячими пояснениями и заливается счастливым смехом артиста, влюбленного в свое творчество…»
Старуха была в темной длинной юбке с коричневой бахромой, темнолицая и беззубая. Голова была повязана грубым застиранным платком с белыми горошинами, из-под которого виднелась ситцевая косынка, надвинутая на большой морщинистый лоб. Иссохшие от работы, почти пергаментные руки покорно сложены на груди. Зато резко выделялись глаза — грустные и мудрые, не замутненные старостью, беспокойные и горящие.
Голос ее звучал не тихо и не громко, но удивительно соразмерно ее внешности, выражению глаз — переливчато и певуче. Чудилось, будто в деревенскую горницу с геранями, ходиками на стене, вязаными скатерками вселилась былинная Русь и что начнется сейчас мифическое действо с участием славных русских богатырей.
Строгим речитативом выпевала старуха про грозного царя Ивана Васильевича, и про Чудище поганое, нечестивое, и про славного богатыря Илью Муровича, и про Калику перехожую, безымянную — про то, как вязали Илье руки белые и ковали ноги резвые, что железом да немецким, и как рвал Илья путы железные и побивал Идолище поганое…
Озаровская слушала ее с тихой радостью: музыку этой речи без всякого преувеличения можно было бы положить на ноты. Глаза старухи никогда не были равнодушными: говорила ли она о лихих скоморохах или о страшных «убивцах». Произнося слова былины, она закатывала глаза наверх — но не притворно, не по-ханжески, а со светлой верою в силу этих слов. Слово было для нее чем-то физически ощутимым, реальным — его можно было попробовать на вкус или по-свойски погладить рукой. Должно быть, такие старухи позировали древним богомазам для фресок новгородских храмов.